Валентин Пикуль - Баязет

Кто-то настойчиво постучал в карету. Карабанов откинул дверцу. Безбородый смеющийся казак, перегнувшись с седла, показывал куда-то рукой:

– Ваше благородие, Арарат открылся. Теперича таможню проедем – там уже Игдыр и будет!..

Коляска остановилась недалеко от плаца, по которому шагали вооруженные солдаты: взвод эриванской милиции учился рубить шашкой. Откуда-то уже бежал, сильно прихрамывая, пожилой сухопарый офицер; полковничьи погоны были у него пришиты к белой солдатской рубахе.

Это был муж Аглаи, и Карабанов посторонился.

Хвощинский подошел к жене, лицо его вдруг как-то перекосилось, и он медленно опустился перед ней на колени. Кривая турецкая сабля звякнула о придорожный камень.

– Не плачь, – сказала Аглая, поглядев куда-то в пыльное небо. – Вот я и приехала, как обещала…

И она положила руки на его седую голову.

– Господа! Турецкий султан Махмуд был тридцатым султаном по счету и прославил себя тем, что убил своего братца. Абдул-Меджид устроил резню христиан и умер от полового истощения. Под тридцать вторым номером идет Абдул-Азиз, а затем уже и Мурад Пятый, который с детства любил шампанского выпить, отчего считался весьма просвещенным. К тому же и дамами не пренебрегал смолоду. А вон, спросите, господа, сотника Ватнина: он вам скажет, что все наши грехи тяжкие от вина да от барышень происходят. Теперь же тридцать четвертый султан по счету – Абдул-Хамид, а он… Прекрасных дам, надеюсь, среди нас нету?

Говоривший повернулся к дверям и заметил Карабанова, который давно слушал его и помалкивал. Поручик успел разглядеть молодое лицо, умные спокойные глаза и значок академии генерального штаба на скромном полевом мундире рассказчика.

– Добрый день, господа, – поклонился Карабанов с порога и коротко представился незнакомым офицерам.

Рассказчик первым поднялся ему навстречу, еще издали подал руку:

– Штабс-капитан Юрий Тимофеевич Некрасов… А вы, наверное, во вторую сотню?

Стали подходить и другие офицеры.

– Юнкер Евдокимов… Попросту Алексей! – Он как-то сразу запомнился Карабанову: совсем юный, почти мальчик, лицо узкое, девичье, а взгляд доверчивый, чистоты отменной.

– Майор Николай Сергеевич Потресов… по артиллерии. Извините, что подаю левую руку, правую мне вчера казенником пришибло малость! – Этот офицер показался Андрею искателен: он так вежливо заглядывал поручику в физиономию, что тот даже смутился; но лицо у майора Потресова было доброе, глаза виноватые, и почему-то его было жалко.

А вот капитан Ефрем Штоквиц, лежавший на тахте, забросанной газетами и журналами, не понравился Андрею: корректно сух, рука – брр! – влажная от пота, а взгляд поднимает откуда-то снизу – тяжело и медленно, словно трехпудовую гирю.

– Очень приятно, – без всякой любезности сказал Штоквиц и неожиданно предложил: – Не хотите ли стакан лафиту? – Однако по всему было видно, что появление Карабанова его мало заинтересовало.

Прапорщик Вадим Латышев – невзрачный прыщеватый юноша с бронзовой цепочкой от часов, перекинутой поверх заношенного донельзя армейского сюртука. «Видать, очень беден, в чем-то даже глубоко несчастен, наверное, – так сразу же подумал о нем Карабанов, – а может, и болен чем-нибудь…»

Потом на Карабанова, откуда-то из угла офицерской казармы, двинулась волосатая гора, еще издали протягивая громадную клешню, всю в коросте черных, заскорузлых мужицких мозолей.

– Ватнин… Назар Минаич, – прогудела эта гора, словно из глубокой шахты, – Назар Ватнин я, вот кто! А по званию моему – есаул… Ну, да и ты – сотник казачий, так давай я тебя поцелую, поручик!

Он легко подхватил Карабанова за локти и под общий смех ткнул его лицом в свою бородищу.

– В губы, – смеялся есаул, – в губы целуй!..

Радостно удивленный, Карабанов еще не успел оглядеться, а денщики уже убирали со стола карты и книги, ставили кувшины с вином, разносили закуски.

– Грешным делом, – признался Карабанов, – я не откажусь от угощения, ибо чертовски голоден. И вообще должен сознаться, что от самого Петербурга все катится как-то кувырком.

– Так вы из Петербурга? – удивились вокруг; даже Штоквиц отбросил «Тифлисские ведомости», внимательно оглядел Карабанова.

– Да, прямо из Петербурга.

– А где служили? – спросил Некрасов.

– В лейб-гвардии кавалергардском. В самом веселом полку, господа!.. Телохранители царствующих особ, мы сохранили для себя лишь одну добродетель: беречь себя в трезвом виде только для парадов!

– О-о, и… Если так, то простите за нескромный вопрос, – полюбопытствовал Штоквиц, вставая с тахты. – Каким же образом вы оказались здесь, коли гвардия еще не выступала из столицы? И почему на вас этот казачий мундир?

– Судьба, – отмахнулся Карабанов.

– Ну, если только судьба, – понимающе подмигнул ему Некрасов, – то наплюйте этой судьбе в ее длинную противную бороду.

– До Москвы еще кое-как плевался, а теперь – иссяк: уже стало нечем, – ответил Андрей, начиная постепенно оживляться. – Но и вы же ведь, Юрий Тимофеевич, – он показал на значок академии генерального штаба, – тоже почему-то здесь, в этой дыре, а не при ставке великого князя Михаила.

Проводя Карабанова к столу, штабс-капитан доверительно поделился:

– Ну, кто как, а я, например, очень доволен, что меня послали в Игдыр, а не сослали на Камчатку, скажем, или же в другие «не столь отдаленные».

– Что же так?

Некрасов посерьезнел:

– Да я, видите ли, давно утверждал, что России пора взяться за разрешение вопроса на Балканах. Ну и решил, что буду полезен балканским инсургентам. Не вдаваясь в подробности, скажу: был пойман уже на границе с Валахией, – я пробирался к повстанцам в горы…

– Ничего, академик, – похлопал его по плечу капитан Штоквиц, – скоро вам будут не только горы, но и турки. Да и не все ли равно, где сыграть в ящик за ваших славян!.. Вон, посмотрите в окно: это, кажется, подходят хоперцы? Они сегодня опять пойдут вдоль Аракса…

Карабанов тоже выглянул в окно: проламываясь сквозь яркую и шумную толпу торговцев, через пыльную площадь не спеша двигалась колонна всадников.

– А где же ваши вещи, гвардионус? – спросил Штоквиц у Карабанова с некоторой ехидцей.

– У меня, господа, – честно сознался Карабанов, – ни черта не осталось. Дорога дальняя. Беспутная и пьяная. Какой городишко понравится – там и загуляю. Так все где-то и растерял… Ну, да мне ничего не жалко.

– Это славно, – подал голос юнкер Евдокимов. – Я люблю людей, которым ничего не жалко!..

Ватнин тем временем куда-то сходил и привел низенького круглолицого солдата с головой, ушедшей в плечи. Солдат был гладко выбрит, один глаз у него косил на сторону.

– Вот, поручик, – сказал есаул Карабанову, – хоша он и татарин, но тут, как наслухался, что турка творит, так и отсекло его от аллаха… Зовут парня все больше Тяпаевым, а коли нужно по-другому звать, он все равно откликнется. Бери – тебе денщик нужен!..