Валентин Пикуль - Моонзунд

– Да! – сказал он комиссару. – Пусть так и будет. Это не сгоряча. Это от души… Ты этого офицерам не болтай. Пусть между нами. Считай меня, как и Орехова, тоже сочувствующим…

Высокой свечкой сгорал над морем древний маяк Цереля.

В этот день мичман Сафонов сбил четвертый самолет противника. Каждый день он сбивал по одному «фоккеру», и ему везло. А сейчас, когда он возвращался с разведки, его гидроплан немцы расстреляли над морем. Хорошо, что неподалеку крутился «Разящий», летчика подобрали, и стремительный миноносец доставил его в Куйваст…

– Пусть он войдет, – сказал Бахирев.

Мичман Сафонов (весь мокрый, челка свисала из-под шлема на разбитый лоб) предстал перед адмиралом в салоне «Либавы».

– Ну? – спросил Бахирев и тут же кликнул вестовых, чтобы приготовили для пилота горячую ванну с дозой одеколона.

– Значит, так… – начал рассказ Сафонов. – По всей дороге от Цереля до Менто тянутся люди с сундуками и котомками. Могу поклясться, что даже с неба видно – многие из них пьяные.

– Откуда спирт? – хмыкнул Бахирев.

– Свинья грязи всегда найдет… Разрешите продолжать?

– Прошу.

– Я пролетел и над перешейком Сворбе, где еще вчера держались каргопольцы, не пускавшие немца к Церелю… Сегодня из окопов уже торчат шишаки германских касок, а каргопольцы погибли. Страшно горит над Церелем маяк! Когда я снизился над ним, меня чуть не сбило. Очевидно, на маяке был потайной склад боеприпасов, и сейчас они рвутся.

– А что на батареях Цереля? – спросил Бахирев.

– Батареи молчат. Людей сверху не видно.

– Благодарю. Вас ждет ванна…

В подкрепление доклада пилота, с дивизиона сторожевиков прибыл рапорт такого содержания: гарнизон Цереля бежал в Менто, где потребовал срочно сдать немцам полуостров, настаивая на этом, чтобы начальство не вздумало что-либо уничтожать на батареях, дабы не вызвать ответной мести противника…

Бахирев сказал Старку:

– Вопрос нескольких часов, и пролив Ирбены как позиция для России перестанет существовать. С падением Цереля мы имеем лишь Моонзунд… Дайте запросное радио на «Украйну»!

«Украйна» из бухты Менто отвечала конкретно: «Церель сдался, иду на Куйваст». Эсминец прибыл на рейд Куйваста, – имея на борту питерских рабочих, снятых с землечерпалок, и последних инженеров, которые застряли на Сворбе. Командир «Украйны» от хронического недосыпания шатался.

– Ваши впечатления? – отрывисто спросил его Бахирев.

«Миноносник» с трудом разомкнул красные веки.

– Там… каша, – сказал он, махнув рукою.

– Церель, значит, уже сдан?

– Вроде бы.

– Сдан или не сдан? – переспросил адмирал.

– Там никого уже не осталось. Из этого можете понимать как угодно: сдан Церель или не сдан…

– Но это в корне меняет все дело, – заметил Бахирев.

Как-то не укладывалось в сознании, что Россия потеряла сейчас Ирбены… Сквозь эфирную трескотню в рубки линкора «Гражданин» вонзилась ясная дробь приказа:

Церель уничтожить.

Итак, все кончено. Русский флот покидал Ирбены.

«Уничтожить Церель!» – приняли по радио на «Гражданине».

Читатель, но ведь Церель еще жив!

Сколько было их там? Немного… Вокруг Артеньева собралось человек двадцать, и он им сказал, что время не ждет.

– От Цереля мы оставим врагам только рожки да ножки!

Скинули шинели. Открыли погреба. Это очень тяжелая работа – таскать на себе фугасы. Мешки с сахарным песком – пушинка по сравнению с картузами зарядов. Артеньев тоже трудился, как грузчик, и по тому, как прошибал его обморочный пот, старлейт понял, что молодость кончилась – не стало сил, что были раньше.

– Клади сюда, – командовал он. – Осторожней, ребята…

В горло каждой двенадцатидюймовки вогнали по два фугаса. А вплотную к ним притиснули подрывные патроны. Через каналы пушечных замков продернули, как шнуры через дырку, гальванические проводники запалов. Провода эти размотали по земле – до самых блиндажей, где и собрались все вместе. Договорились:

– Подождем рвать. Может, Бахирев еще придет с кораблями?

Бахирев не пришел. Но зато из Менто часто появлялись какие-то растрепанные «делегаты», место которым – в психиатричке или на том свете. Некоторых так развезло от спирта, что на ногах уже не стояли. Оказывается, сидя под белым флагом в Менто, они прослышали, что церельцы хотят взорваться, и потому белофлажники рассыпали перед честными бойцами страшные угрозы:

– Вот тока рвани, я тебе рвану… Это што получается? Ты, значица, рванешь, а немец с нас за неисправность взыщет…

Какой-то пьяный матрос, наоборот, стоял за немедленное уничтожение Цереля и сдуру поджег арсенал. Горящий арсенал вызвал над Церелем бурю огня, из которого тучами вылетали пули и ракеты. Одна из ракет убила самого поджигателя. В руках у Скалкина появилась откуда-то немецкая винтовка с оптическим прицелом.

– Хорошая штука, – сказал Артеньев, – Дай-ка посмотреть.

– Нарядная. Только бьет криво. Видать, стукнута…

С моря опять подошли корабли кайзера, подвергая Церель безжалостному обстрелу. Артеньев из блиндажа чувствовал, как снаряды копают землю, и досадовал на безобразную стрельбу противника.

– Плохо стреляют, – говорил он. – Даже не верится, что немцы хорошо отстрелялись в Ютландском сражении. Ну, посудите сами, второй час возятся с нами, мы им даже не отвечаем, казалось бы, чего уж проще? Так нет же – не могут накрыть как следует…

Все его поняли правильно: старлейт хотел полного разрушения батарей, чтобы не возиться с ними самому. Скалкин поднялся:

– Я схожу… Эй, у кого спички есть?

– Ты куда?

– Да подпалю что-нибудь. А так много ли высидишь? На этих немцев какая надежда? Им не фугануть точно…

Скалкин выпустил из бочек нефть на землю, поджег барак офицерского собрания, запалил провизионку. Была как раз середина дня, когда в штабе Бахирева расшифровывали радиограмму, перехваченную с германских дредноутов. «ЦЕРЕЛЬ ПРИ ОБСТРЕЛЕ С ТРЕХ СТОРОН НЕ ОТВЕЧАЕТ НАМ. ВИДИМ ДЫМ…» В это самое время Артеньев замкнул гальваноключ, вызывая взрывы на батареях. Но четыре башни по-прежнему нерушимо глядели в Ирбены со своих парапетов. Что-нибудь одно: или осколками перебило проводники, или…

– Или, как всегда, вредительство, – сказал Артеньев.

Скалкин распахнул дверь блиндажа, высунулся наружу.

– Немцы! – крикнул он. – Садятся!

– Высаживаются, – поправил его Артеньев. – С моря?

– Нет. Садятся. С неба.

На фоне пожаров метались над Церелем две тени аэропланов, которые скоро коснулись колесами земли. Церельцы выждали, чтобы летчики вышли из кабин, и Артеньев скомандовал комиссару:

– Лупи их из своей оптики… Чего смотришь?