Валентин Пикуль - Океанский патруль. Том 1. Аскольдовцы

Понял: «Держусь, держусь, держусь!..»

А когда открыл глаза, то увидел в своих посиневших руках обломок деревянного планширя с вывороченными железными болтами. И вокруг, насколько хватало глаз, были одни только волны. Да еще где-то вдали ныряла на воде, оголяя вращавшиеся винты, рыжая корма транспорта.

«Вот и все… конец!» – в ужасе, охваченный холодом глубины, подумал Сережка и, заметив скользнувшую мимо тень эскадренного миноносца, заорал во всю мочь легких:

– А-а-а-а… По-о-о-могите-ее!.. А-а-а-а…

Всплеск волны ударил его по голове, со страшной болью лопнуло что-то в ушах, вода захлестнула его крик, и над Сережкой сомкнулось что-то мутно-зеленое, тяжелое…

«А как же мать? Как же с мамой?» – было последней его мыслью.

Широкие веснушчатые руки капрала Теппо Ориккайнена плотно лежали на баранке руля. Рикко Суттинен хорошо знал такие руки – руки лесоруба и каменщика, слесаря и плотогона, – они умели многое делать, эти трудолюбивые руки финского простолюдина.

Но этих рук иногда надо немного и побаиваться…

– Хочешь? – спросил лейтенант, отцепляя от ремня флягу.

– Если позволите, – согласился капрал.

Рикко Сутгинен отвинтил пробку, жадно отхлебнул пяток добрых глотков, технический спирт, густо настоянный на хине (чтобы его не пили солдаты), обжег глотку.

– Собачий холод… Наў, пей! – сказал лейтенант, передавая флягу Теппо Ориккайнену.

Капрал, удерживая руль машины одной рукой, надолго присосался к фляге. Он пил, а глаза его продолжали зорко ощупывать прифронтовую дорогу. Неожиданно две фигуры всадников выросли посреди шоссе, словно из-под земли.

– Немцы! – сказал Ориккайнен и вернул флягу офицеру.

Автоколонна резко затормозила. Лейтенант Суттинен, распахнув дверцу кабины, смотрел, как тихой рысью к ним приближается немецкий патруль. На груди старшего покачивалась аккумуляторная коробка фонаря, на касках сверкали жестяные венчики цветков эдельвейса – этих любимых цветов Гитлера. Лошади под всадниками были рослые и крепкие, с выжженными между ушами клеймами конюшен греческого короля.

– Хальт, хальт, – негромко покрикивали немцы.

Это были горные егеря, солдаты того хваленого 19-го горноегерского корпуса, о котором немецкая печать трубила на весь мир. Один немец – постарше – носил на рукаве нашивку за взятие Крита и Нарвика, другой – помоложе – имел нашивку только за сражение под Нарвиком.

– Что надо? – спросил Рикко Суттинен.

Лошадь старшего егеря шумно дохнула прямо в кабину. Небрежно вскинув руку к козырьку каски, егерь спросил:

– Куда едут ваши солдаты, герр лейтенант?

– Мы перебрасываемся в район Петсамо. Восьмая диверсионная рота. В личное распоряжение генерала Рандулича.

– Документы! – коротко приказал немец.

Внимательно рассмотрев проштампованные бумаги, он брезгливо заметил:

– Но здесь у вас нет справки о здоровье ваших солдат.

Рикко Суттинен высунулся из кабины, посмотрел назад. Три затянутых брезентом грузовика стояли вдоль дороги. Из-за бортов выглядывали черные от морозов и ветра, закопченные у лесных костров лица солдат его роты. В соседнем кузове громко плясали, согревая замерзшие ноги.

– Вы видите, что мы прямо с передовой. Нам лечиться некогда, – ответил Суттинен. – И о каких болезнях может идти сейчас речь?

– Например, о венерических, – невозмутимо ответил немец.

Лейтенант криво усмехнулся бледным и тонким ртом:

– Об этом не беспокойтесь. Мы два года держали позицию в таких болотах, где ползают одни гадюки да квакают лягушки. Вы же знаете, что почти все население репатриировано в глубь Финляндии!

Немцы посовещались, и старший егерь достал из кармана какую-то машинку-щипцы – вроде контрольных. Он подсунул документы восьмой диверсионной роты под зубья машинки и трижды щелкнул ими, прокалывая бумаги.

– Мы пропускаем вас, – сказал он, возвращая документы. – Но лишь в том случае, если ваши солдаты не будут посещать наших публичных домов. Нам совсем не хочется везти заразу в прекрасную Швабскую землю!

Рикко Суттинен быстро вспылил:

– Однако же, сатана-перкеле… Простите, не разобрал вашего звания?

– Фельдфебель, – гордо вытянулся в седле немец и звякнул каблуками по стременам.

– Ах, только и всего! – нервно рассмеялся лейтенант. – Ну, в таком случае – проваливайте ко всем чертям. А я-то думал, что сам генерал Рандулич интересуется моим застарелым триппером!..

Он со злостью хлопнул дверцей перед самой лошадиной мордой и велел капралу гнать машину, не останавливаясь. «Вот сволочи, – думал он, раскуривая мятую сигарету. – В сорок первом они были куда как ласковей!..»

Капрал, видно, думал о том же.

– Херра луутнанти, – сказал он задумчиво, – у моей тетки Илмари было шестьдесят две коровы, а сейчас осталось только четыре. Они сожрали все наше масло, они рубят наш лес и еще требуют справку… И потом еще говорят: «Вы – наши братья!..»

– Осторожнее, – предупредил лейтенант, – здесь чинят дорогу!..

Русские военнопленные копались у обочин шоссе, засыпая выбоины и сравнивая бугры. Возле костра грелись трое егерей-автоматчиков. Теппо Ориккайнен медленно повел машину вдоль ряда измученных людей, как бы невзначай выкинул в окно только что закуренную сигарету.

– Напрасно, – заметил Суттинен. – Москалей жалеть ни к чему. От них в мире только одни неприятности.

– У меня, – не сразу отозвался капрал, – двоюродный брат в плену у них. Может, вот так же…

Он замолчал и до самого Петсамо не проронил больше ни единого слова. Его могучие руки, красные от холода, с большими, почти квадратными ногтями, все время лежали на руле перед глазами лейтенанта, и Суттинен почти любовался ими: ведь после войны эти руки снова будут валить сосновые деревья на его лесных вырубках «Вяррио».

После прорыва блокады под Ленинградом финны окончательно разочаровались в могуществе Германии, а немцы, почуяв недостаток доверия к своим особам, стали более настороженно относиться к «курносым», как они называли финнов. И теперь курносые солдаты мечтали об одном – как бы получше выпутаться из этой дурацкой войны, а немцы, наоборот, прилагали все старания к тому, чтобы не выпустить «страну Суоми» из лагеря своих «братьев по оружию».

Но в печать уже просочились первые, еще неуверенные слухи о «петиции 34-х» крупных магнатов Финляндии, которые обратились к правительству с предложением начать переговоры с Москвой. «С возвратом мира, – заявлял один из них, некий Хейкки Хухтамякки, – и условий мирного времени необходимо восстановить наши старые культурные и экономические связи с Советским Союзом, которые должны рассматриваться не как случайность, вызванная специальными условиями, а как естественная необходимость. Эти связи должны быть поставлены на настоящую и прочную основу…» Итак, сепаратный мир – вот к чему стремилась сейчас истомленная войной Финляндия, и честный патриот Паасикиви, невзирая на свой почтенный возраст, мужественно возглавил эту борьбу за мир.