Валентин Пикуль - На задворках Великой империи. Книга вторая: Белая ворона

– Забор, – подсказал Казимир, – левее… доска отогнута!

– Ясно, – Борисяк присел, пропихнул себя в щель изгороди.

Высыпали звезды – чистые. Вот и свист – издалека.

– Салют от Ивасюты, – прислушался Казимир. – Ключ где?

Борисяк порыскал в кармане, достал ключ-американку:

– Здесь… Ну, все поняли? Тогда я пошел…

Было жутковато: хоть крестись. Один так и сделал: ничего, люди есть люди, они не железные – сейчас пальба начнется…

– Стой! – задержал Борисяка машинист.

– Чего стой?

– Я говорю – стой… слушай!

Звонко процокали от Ломтева переулка полицейские кони. Громыхали по булыгам приземистые кареты «черных воронов». Холодно блеснули шашки и шпоры. Кортеж развернулся – и прямо к крыльцу мясной лавки Ферапонта Извекова.

– Предали, – сдавленно пискнул кто-то в рукав.

Борисяк жарко дышал в землю. Ничего не понимал! В двери, куда собирались они проникнуть, теперь ломилась охрана. Жандармы расшибали филенки дверей. Хрястались в них дюжими плечами.

– Пышкин! – слышалось. – Подсунь «фомку», там лом держит…

С мясом вывернули замок, ввалились в лавку.

– Ша! – сказал Борисяк. – Это не за нами… Тихо, ребята!

И вот жандармы выволокли из лавки Извекова, стали закидывать его в карету, но мясник уперся ногами.

– Фуля ты меня садишь? – орал исступленно. – Своих берешь?

Вывели второго активуя. Руки ему назад, и так пригнули – хоть горошину носом по земле кати.

– Предали святое дело! – кричал Сенька-Классик…

Казимир насчитал семь черносотенцев. На глазах деповской дружины всех, как миленьких, покидали в «черные вороны» и увезли в управление. Боевики перевели дух, поднялись, повеселели.

– Отлично, – сказал Борисяк. – А теперь – станок, быстро! Казимир, свистни, я не умею… Пусть Ивасюта подъезжает.

Машинист свистнул. Дружина проникла в лавку, разгромленную в свалке, из подпола вытащили станок, бумагу. Погрузили в коляску, и Борисяк зашептал на ухо Ивасюте:

– Никому не проболтайся, куда везешь… Помнишь? Опытная станция, агроном Карл Иванович, старичок… Ну, вези!

Ивасюта настегнул рысака. Боевики рассыпались по домам.

Борисяк остался ночевать у Казимира, сказал Корево:

– А кому, вы думаете, мы обязаны такой случайности?

– Ну, только уж не Дремлюге, – засмеялась акушерка.

– И я так думаю, что это наверняка наш князь пролиберальничал. Впрочем, спасибо ему, если так: нам здорово повезло!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Дремлюга, радостно возбужденный, не удержался и позвонил Мышецкому прямо в губернаторский дом:

– Ваше сиятельство, ваше указание мною выполнено…

– А что я вам указывал, капитан?

– Местные акгивуи арестованы… вся головка!

– А я и не говорил, чтобы вы их арестовали.

– Как же так? Не вы ли, ваше сиятельство…

– Послушайте, – остановил его губернатор. – Да, я велел вам пресечь активность погромной партии. Да, я указывал на пресечение способов мерзкой пропаганды. Но арестовывать – нет, нет!

Дремлюга малость подзакис.

– Не выпускать же? – сказал. – Шуму от них не оберешься…

– А – станок? – вдруг спросил Мышецкий.

– Что, что, ваше сиятельство? Что вы сказали?

– Повторяю: вы станок печатный забрали у них?

Дремлюга повернулся от аппарата к Бланкитову:

– Олухи, вы станок взяли? Князь спрашивает…

Бланкитов опешил:

– Три бомбы, ящик с револьверами… А станок – нет!

– Извините, князь, – продолжил Дремлюга, – отвлекли… Да, вы можете не беспокоиться: мы станок взяли… Спокойной ночи!

А потом гаркнул на Бланкитова, как на худого щенка:

– Воздух портишь? Дуй обратно, что есть мочи, и быстро вези станок сюда. Слышал? Я князю уже доложил, что станок здесь…

Бланкитов упорхнул, как мотылек, в черную уренскую ночь. Трещенко и Персидский смаковали на все лады оплошность своего напарника, распивая пиво, судили без жалости:

– Конечно, разве Еланкитову можно доверить? Оно и верно, что человек он опытный, да за галстук вправляет не приведи бог…

Прошел целый час. Выли в подвале арестованные активуи.

– Где Бланкитов, дерьмо такое? – бушевал Дремлюга.

В половине второго ночи пришел незнакомый дворник.

– Капитан Дремлюга вы будете? – спросил с опаской. – Вот вам тогдась гумага преважнецкая, господа писать изволят…

Это был рапорт Бланкитова с просьбой об отставке.

– Я его отставлю! Отставлю и приставлю! Где он?

– Ходють, – сказал дворник. – По улицам темным ходють. А войти не смеют. Потому как причина нам неизвестная. Но – ходють!

– Трещенко, Персидский, за шкирку его, ко мне, расшибу!

Изъяли с темной улицы.

– Вот он… расшибайте!

– Был я, – заплакал Бланкитов, – все облазил. Нет станка!

Дремлюга так и плюхнулся на стул, аж сиденье треснуло.

– Я не буду, – сказал. – Теперь ты сам звони князю… Ну?

– Может, утречком еще пошукать? – рыдал Бланкитов. – Может, где под кроватью и не заметил… Вот солнышко взойдет, тогда…

Дремлюга сорвался с места. Прыжками, словно зверь, кинулся в арестное отделение. Распахнул двери камеры – первой же.

– Фа-ми-ли-е? – закричал. – Быстро!

– Извеков я буду… Ферапонт, а по батюшке – Матвеев.

– Произведен – когда был?

– Родился-то когда? Погоди, сейчас вспомню…

– Сословие?

– Ну, мещанин… Так что?

Тресь по зубам:

– Где станок?

Ферапонт в угол так и закатился.

– За што лупишь? – орал. – Нешто я скрал станок? Ну, да! Стихи печатали… в рифму! Так поди и возьми, где стоит…

Дремлюга развернулся, снова – клац по зубам:

– Ты мне Пушкина тут не выкобенивай! Говори: где станок?

– Поди да возьми, говорю. Пошто клеишь меня? Ну, печатали, не сомневаюсь… Так вить кому можно, а нам – с маком?

Дремлюга ремень на штанах расстегнул, намотал его на руку. Тяжело качалась острая бляха. И пошел прямо на активуя:

– И не такие у меня бывали. Да кололись – без сучка и задоринки. Станешь тонкий, звонкий, а уши – топориком! – И хлестал бляхой. – До утра думай… Где станок? Куда спрятали?

И до утра все «думали». Сообразить не могли. Наигранно веселым голосом (где наша не пропадала) доложил Дремлюга губернатору по телефону:

– Ваше сиятельство, неувязочка вышла, провались оно все. Бланкитов, сотрудник мой, чудак такой, не прихватил станочка единовременно. А теперь он куда-то завалился, не найдем!

На другом конце города долго-долго молчал князь Мышецкий.

– А ведь дело-то, – сказал потом строго, – оборачивается отныне серьезным. Самое главное не исполнено вами…

– Активуев выпустить? – сгоряча ляпнул Дремлюга.

– Нет, нет, нет! Теперь ни в коем случае! Как можно? С этого момента, повторяю, дело выглядит весьма серьезно… Спросите у арестованных, пожалуйста, где они прячут свою типографию?