Рой Якобсен - Стужа

На сей раз Гест бодрствовать не стал. Проснулся только под вечер следующего дня, в голове клубился жаркий туман, рядом слышался спокойный голос Эйстейна сына Эйда, который, точно старый дуб, склонялся над ним. На лысом черепе Эйстейна поблескивали капли росы, но взгляд был дружелюбный, голос — ласковый, и он спрашивал, не захворал ли Гест.

— Нет, — ответил Гест, однако не мог пошевелить ни рукой, ни ногой.

Эйстейн сказал, что сходит за травами и эликсиром, который взбодрит его, и воротился с кувшинчиком синего стекла. На просвет Гест разглядел, что и содержимое тоже синее, и закрыл рот. Но Эйстейн ножом разжал ему зубы, пролил несколько капель на распухший язык и спросил, каково зелье на вкус. Гесту оно показалось сладким, как ягоды, и он попросил еще. Хотя рот закрыл. Правда, Эйстейн опять сумел разжать ему зубы. Капля за каплей падали в больное горло, но в конце концов Гест сумел-таки пошевелить руками и остановил Эйстейна.

Ему хотелось сказать «хватит», только почему-то произнес это слово Эйстейн, а сам он ничего сказать не мог.

Он сложил вису, но и стихи звучали странно, голос был не его, а Стейнунн. Девочка сидела рядом, подтянув коленки к подбородку, и смотрела на него, подняла руку, положила ему на плечо, потеребила и тихонько сказала, что надо вставать и чинить лодку. Твердила снова и снова: лодка, лодка…

Но у Геста не было сил подняться.

— Я болен, — сказал он и велел ей привести Ари.

Мальчик пришел, и Гест сказал, чтобы он взял топор с рыбьей головой и убил Транда, одним ударом, если получится, иначе ему опять станет страшно и он может наделать глупостей. Потом надо набрать хворосту и бревен от полусгоревших домов, сложить большой костер и сжечь Транда там, где он сидит. А после этого поступить так же с трупами у бухточки.

Только через неделю Гест сумел выйти на лужайку, дети помогли. День выдался дождливый, густая серая пелена наползла с моря. На кострище, где ушел из жизни Транд Ревун, уже пробивались зеленые травинки. Гест подставил лицо дождю. Спросил, не прилив ли сейчас. Ари кивнул. Тогда Гест велел отвести его на берег, сел в дверях лодочного сарая и сказал, чтобы они затащили челн как можно выше по склону и подперли борта чурбаками. Потом объяснил, как надобно чинить, давал указания и советы, Ари со Стейнунн работали, Халльбера смотрела. Еще он сказал им, что, когда закончат, надо будет покрыть борта смолой, замазать раскраску и приготовить парус, оставшийся от отца, хоть он и маловат, — главное, чтоб никто не подумал, будто на челне идет Транд Ревун.

— А теперь помогите мне вернуться в дом.

Пока Гест хворал, девочки спали в его комнате, тогда как Ари ночевал на лавке за дверью, при оружии. Гест называл его своим храбрым защитником и упорно пытался выяснить, почему сюда никто не заглядывает.

— Усадьба-то лежит на пути кораблей, верно?

Но дети твердили, что не знают.

— По горам мне Халльберу не донести, — обронил Гест в забытьи.

Дети не поняли, о чем он.

Гест посылал их за дровами. Пора птичьих яиц миновала, но Ари рыбачил, и они отыскали еще одного ягненка. Ари забил его и разделал. Иногда они помогали Гесту спуститься к берегу, и он сидел на солнышке, давал советы насчет починки челна. Как-то Халльбера спросила, не расскажет ли он еще что-нибудь про Ананию или про что другое. Гест опять рассказал про Аслауг, про то, какая она сильная, взглянул на челн и подумал, что нельзя ему умирать, пока дети не закончат работу; он думал только о сестре и о челне и оттого держался на плаву.

— Расскажу-ка я вам о смерти Бальдра, — предложил он как-то раз, когда они, сидя на траве, ели рыбу. — Бальдр — это бог, до того красивый, мудрый и добрый, что его мать Фригг взяла со всех земных созданий клятву никогда не причинять ему вреда.

Дети отвечали, что эту историю послушают с удовольствием.

— И вот орлы и огнедышащие горы, море и болезни, змеи, люди и великаны-йотуны — все поклялись, что никогда не причинят Бальдру вреда. Но упустила Фригг взять клятву с омелы, ведь омела всего-навсего маленький слабосильный кустик, этакое деревце-дитя, и Фригг подумала, что от дитяти нельзя требовать клятвы, оно все равно не сумеет ее сдержать.

— Но мы-то умеем! — воскликнула Стейнунн.

Гест улыбнулся и продолжал:

— А с той поры, как Бальдр сделался неуязвим, боги придумали себе забаву: бросали в него камни и метали стрелы, да и сам Бальдр охотно участвовал в игре. Один только Локи, стыд и позор всего племени боговасов, затаил злобу, и вот однажды нарядился он женщиной, пошел к Фригг и разузнал про омелу, а засим отправился на то место, где забавлялись боги, и увидал там Бальдрова брата, Хёда, который стоял чуть в стороне от других. «Почему ты не играешь с остальными?» — спросил Локи. «Потому что я слеп, — отвечал Хёд, — и не вижу, где Бальдр». — «Так я тебе покажу, — сказал Локи, — и ты тоже выстрелишь в него, этой вот стрелой». Хёд послушался и выстрелил. Омела пронзила Бальдра, и он бездыханным упал наземь. Великая беда постигла людей и богов; асы плакали, и стенали, и не находили слов, чтобы выразить свою скорбь, а больше всех горевал сам Один, слезы ручьем катились из единственного его глаза, отчего он стал таким же слепцом, как Хёд, ведь Один лучше всех других понимал, какую утрату понес мир.

— Ну вот, Халльбера опять плачет, — сказал Ари.

Гест посмотрел на девчушку:

— Ты слушай, что было дальше. Фригг объявила всем живущим во всех мирах, что тот, кто дерзнет отправиться в подземное царство к Хель и уговорит ее отпустить Бальдра, получит в награду ее любовь и благорасположение. И знаете, кто вызвался?

Дети покачали головой.

— Хермод, — сказал Гест. — Он тоже был сыном Одина, но не от Фригг, сиречь приходился Бальдру сводным братом. Один дал ему своего коня, восьминогого Слейпнира, и поскакал Хермод в царство мертвых и поведал Хель, что и боги, и великаны, и люди не смогут жить, коли Бальдр не вернется, так они горюют и скорбят. Но Хель ему не поверила — быть не может, чтоб кого-то этак любили! — и сказала: «Давай-ка посмотрим, вправду ли все существа охвачены скорбью, и если нет, Бальдр останется у меня навеки». Тогда боги повелели всему миру скорбеть, и все плакали-горевали — великаны-йотуны, и карлики-дверги, и звери, и люди, — все, кроме одного. И кто же это был, как думаете?

— Ясное дело, Локи, — сказал Ари, печально глядя в морскую даль.

— Верно. — Гест перевел дух, и в груди у него захлюпало, с таким звуком гвозди входят в мокрое дерево. — Только на сей раз он прикинулся великаншей, по имени Тёкк.

— Тёкк? — переспросила Халльбера.

— Да, — ответил Гест.

— Странное имя, [46] «Тёкк» означает «благодарность». — заметила Стейнунн. — И это все?