Рой Якобсен - Стужа

— Беги!

Он закрыл дверь, вернулся в дом, лег рядом с Ингибьёрг. Она проснулась от его смеха, спросила:

— Над чем смеешься?

— Бога повстречал, — ответил он и засмеялся еще громче.

Снегу нынешней зимою выпало много. Рождество справляли, как повелось в роду, по доброму христианскому завету конунга Хакона, каковой Ингибьёрг почитала делом чести укреплять год от года. В усадьбу съехались соседи с островов и из горных долин, свободные бонды, родичи да семейство северян-лопарей. Всех их, согласно рангу и званию, чтоб никого не обидеть, разместили в большом светлом доме, где Халльгримова кольчуга мрачной своей суровостью напоминала каждому, что усадьба сия взрастила героя, павшего в служении Господу. Коли же они своим умом этого не постигали, их непременно просвещала Ингибьёрг. Она сама служила мессу и на Рождество, и на второй день, постоянно поглядывая на Геста, а после спросила, правильно ли запомнила все слова.

— По-твоему, я знаю?

— По-моему, так ты все знаешь. Отвечай на вопрос!

— Думаю, ты их хорошо запомнила, — сказал Гест, а попутно сообщил то, что сам слышал про Вифлеем, сиречь дом хлеба: мол, с таким добавлением ее домашние проповеди только лучше станут. — Но почему ты не поручишь это дело Тородду? Тут ведь никто не разбирается в вере так хорошо, как он.

— Всего тринадцать лет назад Тородд был язычником и не принимал христианскую веру, пока конунг Олав силком его не заставил, даже Халльгримовы увещевания на него не действовали.

— А мне он иначе рассказывал, — заметил Гест.

— Тородд рассказывает тебе только то, что я велю.

— И в свое время он помог тебе отослать Грани отсюда? — с досадой сказал Гест, он весь вечер пил пиво и опасался, что и эта ночь уйдет на разговоры, как в тот раз, когда она желала снова и снова слушать стихи про Свольд, но сказанного-то не воротишь.

— Что ты сказал? — переспросила она. И опять заговорила о Вифлееме, о людях, записанных в перепись, в книгу Господа, их оттуда не вычеркнешь, что бы они ни делали. Диковинное толкование, подумал Гест. Но Ингибьёрг была чудо как хороша, и он не мог сдержаться, обнял ее, за стеной слышались шаги, смех, веселые голоса гостей, падающих в хрусткий снег, однако ж все звуки тонули во вздохах этой большой женщины, которая, кусаясь и царапаясь, яростно сражалась с маленьким исландцем из-за чего-то, совершенно им обоим непонятного и вовек неодолимого.

Фьорд сковало льдом, можно было посуху дойти до песчаного островка, который дал имя усадьбе, и Ингибьёрг сказала, что с детства такого не видала, а потом добавила, что это хорошо, ведь ярловы корабли сюда не доберутся. Вообще никто не доберется.

На землях усадьбы было несколько лопарских землянок, в горах, в стороне Свитьода, там они устраивались зимой, охотились, и там их застал тот вешний день, когда вскрылись реки, а из усадьбы явился запыхавшийся посланец, с сообщением, что им надо еще на некоторое время задержаться в горах: в усадьбу пришли люди ярла, и Ингибьёрг предоставила им кров.

Ари и Рунольва при сем не было.

Накануне Гест уложил медведя, который только-только вышел из берлоги. Он спокойно стоял с рогатиной за спиною и, когда зверь напал, бросился наземь, как учил Рунольв, так что медведь напоролся на острие. Оказалось, самец. Они съели сердце, подремали на весеннем солнышке. Гест освежевал добычу, а шкуру отдал Рунольву, но тот изобразил на лице гордо-завистливую мину и отказался, Гест же, подтрунивая над ним, стоял на своем, ведь он вдобавок хотел, чтобы Рунольв проводил в усадьбу Ари, который сильно поранил руку, и в конце концов немой сдался, забрал с собой и шкуру, и Ари, правда с крайне недовольным видом, и отправился в усадьбу.

Потому-то, когда явился посланец, Гест решил пренебречь советом Ингибьёрг и прервать охоту. Грани и Харековы дружинники воспротивились, попробовали было удержать его, да разве такого остановишь! И они все вместе двинулись в усадьбу, по горной дороге через Отрадаль. Но не сумели переправиться через реку, пришлось снова подняться повыше в горы. Целый день потратили, шагая по вязкой, глубокой снежной каше. Только наутро, ближе к полудню, спустились по склону позади усадьбы и увидели по обоим берегам Сандау оттаявшую бурую землю, людей за работой, скотину, лошадей, обдуваемых первыми вешними ветерками, а к выходу из фьорда, в сопровождении двух небольших кнарров, шел огромный морской корабль.

Ингибьёрг заметила их и стояла во дворе, с серьезным, чуть ли не оскорбленным видом, скрестив руки на груди, как скала. Гест хотел задать ей вопрос, но, услышав у пристани детские крики, поспешил туда и нашел Стейнунн и Халльберу примерно в таком же состоянии, в каком обнаружил их два года назад, — оцепеневших, растерянных, с помертвелыми глазами; Стейнунн без всякого выражения твердила, что ярловы люди увели Ари, забрали с собой, увезли! А Халльбера, словно придавленная к земле, умоляла Геста спасти его. Гест рывком поставил ее на ноги и сказал, что Ари сильный, он сам спасется и очень скоро опять будет здесь. Не задумываясь о том, слышат они его или нет, он снова и снова повторял эту фразу, пока вел их к поварне, где передал обеих на попечение Торгунны, сам же наконец подошел к Ингибьёрг и сказал, что она несколько перестаралась, позволив забрать мальчика.

— А что мне было делать? — отозвалась Ингибьёрг, едва ли не безучастно. — В усадьбе ни одного мужчины, а их больше шестидесяти человек.

— Раньше-то ты никогда не терялась.

— Я и теперь не растерялась. Дала ему ту монету, ну, знак, который ты принес от Эйстейна. Эйстейн поможет.

— Эйстейн пробыл у ярла четыре зимы, — сказал Гест. — И собирался нынешним летом в Исландию, если не отправился туда еще в прошлом году, и в любом случае Ари с ним не отпустят.

— Ты так говоришь, будто он ребенок, — сердито бросила она. — И будто ты ему отец.

— А ты говоришь так, будто у тебя нет сына, — отрубил Гест и пошел искать Рунольва, не нашел, но встретил Торгунну, и та рассказала, что ярловы люди не то и его забрали, не то он по доброй воле с ними пошел, в точности она не поняла, да и особого волнения не выказывала. Гест немного успокоился, но допросил сперва Стейнунн, а затем и Тородда о подробностях случившегося. Девочка сообщила, что Ингибьёрг велела ей спрятать золотую брошь, надеть на шею крест, серебряный крест Иллуги, и носить его напоказ, а вдобавок вымазать сажей лицо и руки и растрепать волосы, чтобы дружинники на нее не заглядывались.

Тородд же, по всей видимости, разделял практический подход Ингибьёрг. Когда Гест спросил, не кажется ли ему странным, что ярловы люди забрали с собой только желторотого Ари, да еще Рунольва, хотя у Ингибьёрг полно крепких трэлей, старик ответил, что увидать, ярлу не требовалось много народу, и прикинулся усталым, как обычно, когда надо было соврать или напустить туману.