Геза Гардони - Звезды Эгера

Солдат, стоявший внизу на карауле, побежал за подмогой. Не прошло и двух минут, как подоспел Пете с отрядом отдохнувших солдат. Они осыпали штурмующих огненными «куличами», крестовинами, камнями и гранатами.

Внимание Добо вновь устремилось к Казематной башне. Он заметил, что древко венгерского флага перебито ядром, и приказал принести флаг из резервных войск. Передал его Иштвану Надю.

В небе уже вставала заря, в алых ее лучах Иштван Надь побежал наверх с флагом. На нем не было ни панциря, ни шлема, и все же он вскочил на выступ башни и начал искать железную трубку, чтобы водрузить флаг.

— Не надо! — крикнул Добо. — Могут сорвать его!

В тот же миг Иштван Надь схватился за грудь, повернулся и мешком упал на стену рядом с пушкой.

Добо подхватил флаг, слетевший к нему птицей, и передал его Бочкаи.

— Держи, сын мой!

При свете разгоравшейся зари штурм начался и у башни Бойки.

На нее наступали с восемью флагами. В первых пурпурных лучах солнца золотые украшения бунчуков горели, как рубиновые шары.

У этой башни туркам уже столько раз не везло, что снова пойти на приступ отважились только янычары — самые испытанные и лютые тигры турецких войск. На голове у них шлемы, лицо и шея закрыты проволочными сетками, грудь и руки защищены доспехами, ноги обуты в легкие сафьяновые сапоги.

Башню Бойки обороняли Гергей и Золтаи. Им пришлось всю ночь бодрствовать в бездействии, прислушиваясь к штурму, бушевавшему у трех других башен.

Хорошо, что уже рассвело.

Перед башней выстроились двести асабов с бурдюками, наполненными водой. Ничего, пусть идут, а взберутся наверх — осыплют их огнем!

В этом месте турки начали не с осадных лестниц. Как только защитники встали на стене, внизу тысячи рук пришли в движение и осыпали их градом камней и стрел.

Попал камень и в голову Золтаи. Но, по счастью, Золтаи был в шлеме с забралом, и камень сломал подбородник.

Золтаи выругался.

— Погодите, собаки! — крикнул он, напрочь отламывая подбородник. — За это я продырявлю сегодня сто ваших голов!

Не прошло и пятнадцати минут, как раздался его голос:

— Вот тебе, басурман, за мой шлем!

А вскоре разнесся новый крик:

— Получай эгерский гостинец!

Из турецкого стана поднялся на диво огромный навес, обтянутый коровьими шкурами. Под ним помещалось двести янычар. Несли его пятьдесят асабов.

Гергей крикнул, чтобы подали огненную бочку, зажег накрученную на железный прут промасленную паклю.

Огромная крыша черепахой приближалась к стене. Если даже удастся кирками сдернуть с нее шкуру, то, пока подожгут навес, турки успеют взобраться на стену.

Да еще вопрос, удастся ли поджечь. Водой намочили не только шкуру, но и доски навеса, так и бегут с него струйки. Турки уже набрались ума-разума.

Солнце выглянуло из-за гор и светило прямо в глаза защитникам Шандоровской башни. Оно тоже помогало туркам.

Как только штурмовой навес подошел к стене башни, Гергей крикнул:

— Ложись!

Солдаты удивились: к чему бы это? Но громкий ружейный залп все объяснил.

Турки пристроили по краям навеса ружейные стволы, которые, словно органные трубы, уставились на осажденных. Это-то и заметил Гергей.

— Встать! — скомандовал он после залпа. — Бочку!

И сам скатил вниз огненную бочку.

Турки уже не падали на землю перед такой бочкой, а либо отскакивали в стороны, либо перепрыгивали и шли дальше.

— Две бочки! — крикнул Гергей.

Третью он поставил сам и сам поднес огонь, чтобы зажечь фитиль. Две огненные бочки снова прорубили дорогу в кишащей толпе турок. Третью поймал какой-то дородный янычар, столкнул в яму и засыпал землей.

Но только начал он затаптывать землю, как бочка взорвалась, и янычар взлетел на воздух вместе с землей. Еще человек двадцать раскидало во все стороны.

Шедшие на приступ отряды отпрянули. Но сзади слышались окрики ясаулов: «Илери!», «Саваул!», шипенье воды, которая лилась из бурдюков, гася рассыпавшиеся искры и превращаясь в белые клубы пара.

— Теперь бросай только камни! — крикнул Гергей.

Он хотел подождать, пока турки снова густо облепят насыпь и стены.

Словно рев сотен тысяч тигров, послышались крики «Аллах!», раздались барабанная дробь и завыванье труб. В этом урагане звуков войска снова ринулись вперед.

К стене приближался целый лес осадных лестниц.

Один янычар забросил на стену веревку с крюком на конце и, зажав ятаган в зубах, с обезьяньей ловкостью полез вверх по веревке.

На голову ему упал камень и сшиб шлем. Изуродованная длинным шрамом бритая голова янычара была похожа на дыню.

Янычар карабкался все выше.

Гергей схватил пику, готовясь заколоть его.

Когда турок был уже совсем близко от Гергея, он поднял голову. Лицо его блестело от пота, дышал он тяжело и часто.

Гергей вздрогнул, будто получил удар в грудь.

Чье это лицо? Да ведь это его старый наставник, отец Габор! Те же серые запавшие глаза, те же тонкие усы, тот же крутой лоб.

— Ты родственник отца Габора? — крикнул он турку.

Тот бессмысленно вытаращил глаза.

— Убейте его! — закричал Гергей, отвернувшись. — Он и по-венгерски-то уже не понимает.

Яростный штурм бушевал, не утихая до самых сумерек. В сумерках турки в изнеможении отступили.

Вокруг крепостных стен тысячами лежали раненые и мертвые. Отовсюду слышались стоны и крики искалеченных, извивавшихся от боли людей: «Эй ва! Етишир! Медед! Аллах!»

Но и в крепости было много жертв. Крепостные стены и помосты покраснели от крови. Люди истекали кровью, исходили потом. Все были перепачканы и ободраны. Глаза бойцов налились кровью. Усталые женщины сносили на площадь раненых и мертвых.

Офицеры пошли помыться. Добо тоже был весь в копоти. Борода и усы его обгорели, и не будь на нем капитанского стального шлема, по лицу его никто бы и не узнал.

Весь черный от копоти, принимал он донесения у пушки Баба.

— У меня шестьдесят пять убитых и семьдесят восемь тяжело раненных. Израсходовали пятьсот фунтов пороха, — доложил Мекчеи.

— Тридцать убитых и сто десять раненых. Пороху ушло восемьсот фунтов, — доложил Гергей Борнемисса. — Нынче ночью мы должны заделать проломы.

— Триста фунтов пороху, двадцать пять убитых, около пятидесяти раненых, — доложил Фюгеди, прижав руку к щеке.

— Ты тоже ранен? — спросил Добо.

— Нет, — ответил Фюгеди. — Зубная боль замучила. Право, будто во рту у меня поворачивают раскаленную пику.

Среди докладывающих Добо заметил и Варшани.

Лазутчик был в одежде дервиша. Казалось, что на нем красный фартук — так он был забрызган кровью от груди до ног.

— Варшани, — сказал Добо, прервав докладывающих, — поди сюда! Ты что, ранен?

— Нет, — ответил Варшани. — Мне все не удавалось проникнуть в крепость и пришлось таскать трупы у турок.