Сигрид Унсет - Крест

Господин Сигюрд, который уже изрядно захмелел, вдруг разразился хохотом:

– Ведь вы же и в моем доме спали вместе в верхней горнице… А мне-то было невдомек…. Но я думал, раз вы до этого уже побывали в одной постели, то…

Гэуте высокомерно тряхнул золотистыми волосами:

– Да, родич… Но этой ночью Юфрид впервые будет спать в моих объятиях здесь в этой усадьбе, где она когда-нибудь станет хозяйкой, если господь пожелает. А вас, люди добрые, я прошу пить и веселиться нынче вечером. Теперь вы видели ту, что станет моей женой и хозяйкой Йорюндгорда; ею будет она или никакая другая женщина в мире, я клянусь в том своей христианской верой и господом нашим Иисусом. Я надеюсь, что все вы, и мужчины и женщины, станете почитать ее, а вы, мои верные ребята, поможете мне охранять и защищать ее, как подобает мужчинам.

Под громкие крики и шум, раздавшиеся сразу же после речи Гэуте, Кристин потихоньку встала из-за стола и шепотом велела Ингрид следовать за нею наверх.

Великолепная верхняя горница Лавранса, сына Бьёргюльфа, содержалась в страшном запустении все эти годы, пока здесь хозяйничали сыновья Эрленда. Кристин не желала жертвовать для небрежных юнцов ничем, кроме самого необходимого: грубого постельного белья и самой неприхотливой утвари. Она даже редко заставляла прибирать в горнице, потому что это был совершенно напрасный труд. Стоило только немного подмести здесь, как Гэуте и его друзья тотчас же снова наносили сюда сору и грязи. В горнице стоял укоренившийся запах мужчин, которые, воротившись с работы в лесу или в усадьбе, сразу же бросались в постель, грязные, насквозь пропахшие конюшней, кожами и мокрой псиной.

Теперь Кристин и служанка поспешно подмели здесь и привели все в порядок, как могли лучше. Хозяйка принесла тонкое постельное белье, покрывала и подушки, накурила можжевельником. Она поставила на маленький столик серебряный кубок с последним глотком вина, отыскавшимся в доме, пшеничные лепешки, восковую свечу в металлическом подсвечнике, а затем придвинула столик к кровати. Теперь в комнате стало так уютно, как только можно было сделать на скорую руку.

На дощатой стене, отделявшей горницу от чулана, висело оружие – тяжелый двуручный боевой меч Эрленда и меч поменьше, который он постоянно носил при себе. Здесь висели также плотничьи и дровяные топоры, и среди них все еще находились две секиры, когда-то принадлежавшие Ноккве и Бьёргюльфу. Были тут и два маленьких топорика, которыми юноши пользовались редко, так как считали их слишком легкими. Но при помощи этих топориков отец ее в былые дни столь искусно мастерил и вырезывал разные вещицы, что потом приходилось лишь самую малость подправлять их ножом и стамеской. Кристин вынесла топоры в чулан и спрятала их в сундук Эрленда, где уже лежали его окровавленная рубаха и секира, которая была у него в руке в тот момент, когда ему нанесли смертельную рану.

Гэуте со смехом предложил Лаврансу посветить невесте, когда та будет подниматься в верхнюю горницу. Мальчик был одновременно и горд и смущен этим. Кристин видела, что Лавранс отлично понимает, какой опасной игрой была эта беззаконная свадьба брата, но в то же время мальчик в своей юношеской беспечности радовался необыкновенному событию. Сияющими глазами глядел он на Гэуте и его красивую жену.

На лестнице светильня погасла. Юфрид сказала, обращаясь к Кристин:

– Гэуте не просил бы вас об этом, когда бы так сильно не захмелел. Не провожайте меня дальше, хозяйка. Не опасайтесь, я не забуду, что я всего лишь совращенная женщина, бежавшая из-под опеки своих родичей.

– Да и я уж не настолько праведна, чтобы не послужить тебе до той поры, пока сын мой не искупит свой грех перед тобою и ты не сможешь по праву называть меня свекровью, – молвила Кристин. – Садись, я расчешу твои волосы… Невиданно красивы они у тебя, дитя мое…

Но когда домочадцы разошлись на покой и Кристин улеглась в постель, она снова ощутила какую-то тревогу. Нежданно для самой себя она сказала этой Юфрид больше, чем собиралась пока говорить. Но девушка так юна… и так ясно дает понять, что не требует, чтобы о ней судили лучше, чем она того заслуживает… Дитя, отринувшее честь и послушание.

Так вот как оно бывает, когда невеста входит в дом жениха, не дождавшись свадьбы. Кристин вздохнула; когда-то и она склонна была отважиться на это ради Эрленда. Но она не уверена, что посмела бы приехать в Хюсабю, если бы там находилась его мать. Нет, нет, ей не следует делать участь этой девочки еще тяжелее…

Господин Сигюрд, все еще пьяно шатаясь, топтался по комнате, – он должен был спать с Лаврансом. Он бормотал что-то бессвязное, но от чистого сердца: он ничего не пожалеет, чтобы помочь им выпутаться из этой рискованной игры…

Днем позже Юфрид показала матери Гэуте все, что она привезла с собой из дома, – два кожаных мешка с одеждой и маленький ларец из моржовой кости, в котором хранились ее украшения. Словно читая мысли Кристин, девушка сказала, что все это ее собственные вещи, которыми она вправе распоряжаться. Она частью получила их в подарок, а частью унаследовала от матери. У отца она не взяла ничего.

Кристин сидела, печально подперев щеку рукой. В ту ночь, в давние-давние времена, когда она сама складывала свои золотые украшения в ларец, собираясь украдкой покинуть родной дом, она тоже отобрала большей частью то, что было подарено ей родителями, которых она втайне опозорила, а теперь намеревалась оскорбить и опечалить у всех на глазах…

Но по одним только нарядам и украшениям Юфрид можно было понять, что она происходит из необычайно богатой семьи. Все эти вещи, по подсчету Кристин, оценивались более чем в тридцать марок чистого серебра, – одно только пурпурное платье с серебряным рисунком, отделанное белым мехом, да дополняющий этот наряд плащ на шелковой подкладке стоили никак не меньше десяти – двенадцати марок. Если бы отец девушки пошел на примирение с Гэуте, то это было бы хорошо; но ведь сын Кристин никак не может считаться ровней этой женщине. А если Хельге хочет взыскать с Гэуте со всей суровостью, сообразно своим правам и силе, то дело обстоит как нельзя хуже.

– Это кольцо, – сказала Юфрид, – всегда носила моя мать. Если вы, хозяйка, пожелаете принять его от меня, то я пойму, что вы не осуждаете меня так сурово, как того можно было бы ожидать от столь почтенной и высокородной женщины.

– Ну, теперь мне придется быть тебе вместо матери, – улыбаясь, промолвила Кристин и надела кольцо себе на палец. Это было маленькое серебряное колечко с красивым белым агатом, и Кристин подумала, что девочка, видно, считает его особенно дорогим, раз оно напоминает ей о матери.

– Я думаю, мне следует отдарить тебя чем-нибудь.