Давид Гроссман - Львиный мед. Повесть о Самсоне

Но как человеку освободиться? Какой выбрать путь, чтобы выпустить свою душу на волю?

« Полюбил он одну женщину».

И, может быть, в этом слове — весь бунт Самсона, маленький, храбрый, человеческий и безнадежный бунт против жестокой эксплуатации Господом Богом. Ибо известно: для того чтобы Самсон выполнил свою миссию и нанес удар филистимлянам, Богу его любовь к филистимлянке не нужна. Для этого довольно и блудницы или женщины, что ему «понравилась».

Однако если связь с Далилой пробуждает в Самсоне нечто новое и служит не только для удовлетворения его навязчивой потребности быть преданным близким человеком, значит, Самсон, перестав быть «инструментом» в руках Божиих, впервые в жизни действует по своей личной воле, пользуется высшей свободой человека — свободой чувствовать, свободой любить.

И если была у него настоящая любовь и крошечная, трепетная надежда, можно предположить, что Самсон раз за разом разрешал Далиле обманывать себя, потому что надеялся, что ошибся . Надеялся, открыв глаза, увидеть, что он наедине с любимой, а в комнате нет даже ощущения ничего чужого.

Но после того, как она в третий раз произнесла: «Филистимляне идут на тебя, Самсон!» — он вдруг осознал, без сомнения и всякого шанса на самообман, что любви здесь нет. Что женщина, которую он любит, не даст ему того, в чем он больше всего нуждается. Что рок, который выпал ему еще до рождения, будет преследовать его всегда, даже в самые интимные минуты, а у него нет и не может быть надежды восстать против этого рока, и потому никогда в жизни ему не испытать любви.

И «душе его тяжело стало до смерти».

И, когда настал этот миг, он открывает Далиле свой секрет. И не только секрет, но и «все сердце свое». Три раза возвращается это сочетание слов в двух библейских фразах. Что же это значит — «все сердце свое»? «…бритва не касалась головы моей, ибо я назорей Божий от чрева матери моей; если же остричь меня, то отступит от меня сила моя; я сделаюсь слаб и буду как прочие люди». Вот и открыл ей «все сердце свое».

Здесь возникает мысль, что не только суть секрета была важна для Самсона, но и сам факт, что секрет у него был. Этот секрет был своего рода «военной тайной», касающейся его уязвимой точки, и принадлежал только ему и его матери. Открыв его, Самсон решился испытать судьбу, как обычный человек.

Далила сразу чувствует, что на сей раз он не дурачит ее. Произнесены слова правды. Она зовет «владельцев Филистимских» и объявляет им, что добралась до корня секрета. Они уже по ее голосу чувствуют, что на сей раз свершилось . Снова они поднимаются к ней в комнату и приносят серебро за измену.

Когда они приходят, Самсон уже спит. «И усыпила его Далида на коленях своих», — написано в тексте. Глаза у Самсона закрыты, но под веками проходит вереница картин и воспоминаний; дорога долгая, бурная и изнурительная. Самсон следует по ней шаг за шагом — туда, откуда все началось, а потом пошло вкривь и вкось из-за многих предательств.

Здесь можно найти ответ на вопрос, поставленный раньше: зачем Самсон воспроизводил в себе разрушительные воспоминания о том, что отравило ему жизнь с самого ее начала? Наверное, этот вопрос многие из нас могут задать самим себе и подумать: почему люди непременно возвращаются к своим самым разрушительным переживаниям в течение всей жизни, вновь и вновь поднимая в себе тяжкие и пагубные чувства?

Не от того ли самого ощущения, что ты всем чужой? В такие минуты происходит отчуждение от родителей, близких и всех людей на белом свете. Ожог от жизни приводит к ощущению случайности человеческого бытия.

Так было, когда мать Самсона произнесла эти страшные слова «до смерти своей». Тогда ему был вынесен приговор. Туда во сне он хочет вернуться — ведь там началась драма всех заложенных в него основ. И на этой дороге, странной и горькой, снова пылает в нем ощущение жизни, хотя он обжигается снова и снова. Ведь все люди обособлены, загадочны и непостижимы друг для друга — а, возможно, и для самих себя. Ведь и на самом деле все мы бесконечно одиноки.

Самсон спит, изнуренный. Закончено странствие. Теперь наконец он может стать «как прочие люди» — и впервые пробует эту щепотку слов на вкус.

А может, это вовсе и не болезнь — быть «как прочие люди»…

Может, это то, чего в глубине души Самсон и желал всю свою жизнь.

Как это сказано в прекрасном стихотворении Леи Гольдберг [46] Лея Гольдберг (1911–1970) — известная израильская поэтесса. — Примеч. перев. «Любовь Самсона»:

Далила призывает «человека» — видимо, того самого, что сидел в засаде; но не он, а она собственными руками сбривает семь кос с головы спящего Самсона. Может, чтобы не допустить для Самсона унижение от стрижки чужаками — или наоборот, унизить его еще сильнее. А возможно, это ее способ проститься с ним и вновь испытать остроту пережитых ими чувств. Очень хочется с расстояния в тысячи лет заглянуть ей в лицо, пока она погружена в свое занятие; увидеть на нем смену выражений — и радость прикосновения, и жажду уничтожить его мощь; наверное, движения у нее мягкие, а пространство между их лицами наполнено жаром последней близости и холодом предательского разрыва.

Силы уже покидают его, но он еще спит, о том не ведая. Далила снова окликает его, в четвертый раз: «Филистимляне идут на тебя, Самсон!» Он пробуждается ото сна и говорит себе: «…пойду, как и прежде, и освобожусь». Напрягает мышцы, как делал всякий раз, и обнаруживает, что «Господь отступил от него».

Пришедшие по зову Далилы филистимляне тут же выкалывают ему глаза. Его живые, сверкающие, страстные, беспокойные глаза. «Самсон давал волю глазам, — говорили хазаль, [48] Хазаль (ивр.) — аббревиатура слов: «Мудрецы наши, да будет память о них благословенна». — Примеч. перев. мудрецы эпохи Мишны и Талмуда. — Потому филистимляне ему глаза и выкололи». [49] Вавилонский Талмуд, трактат «Сота» 9:2. — Примеч. автора. Подобно тому, как он вырвал ворота Газы, так они вырывают ворота лица его, душу его. Кто способен представить, что творится в этот миг с Самсоном? Можно лишь догадываться, что он охвачен не только физической мукой от выкалывания глаз, не только яростью и болью от предательства любимой. Самсон в этот миг терзается сознанием, пришедшим к нему впервые с отроческих лет, когда Дух Господень стал раскачивать его, как колокол: кончилась его сила богатырская. Его тело больше не подчиняется ему, как прежде. Сейчас даже собственное тело — чужак для него и предатель.