Колин Маккалоу - Песнь о Трое

Спускать ее по трубе на деле оказалось просто, Одиссей был прав. Ее округлости намного меньше задевали стенки, чем я сам, со своими плечами и мужской угловатостью. Мы не стали снимать веревку, и это снова нам помогло, когда мы оказались на равнине, — мы оттащили ее в рощицу к четырехколесной колеснице Аякса. Потом, охнув под ее тяжестью, мы, собрав последние силы, водрузили ее наверх и рухнули на землю. Полумесяц клонился к западу, а значит, у нас еще было достаточно времени, чтобы доставить ее домой.

— Одиссей, ты это сделал!

— Без тебя у меня не получилось бы, дружище. Скольких стражников тебе пришлось убить?

— Пятерых. — Я зевнул. — Я устал.

— А я, как ты думаешь? По крайней мере, у тебя спина цела.

— Не упоминай об этом! Лучше расскажи мне, что было в крепости. Ты видел Елену?

— Я легко обдурил привратников, и они пропустили меня в город. Единственный стражник у ворот крепости спал — я просто подобрал свои цепи и перешагнул через него. Когда я пришел, Елена была одна, Деифоб куда-то делся. Окровавленный, грязный раб, который простерся у ее ног, застал ее врасплох, но потом она увидела мои глаза и узнала меня. Когда я попросил ее показать мне путь в подземелье, она тут же вскочила. Думаю, она боялась, что придет Деифоб. Но нам удалось избежать встречи с ним, и как только мы нашли тихое место, она помогла мне избавиться от кандалов. Потом мы отправились в святилище.

Он усмехнулся:

— Мне кажется, она часто бывала здесь, когда у нее была интрижка с Энеем, ибо она знала святилище как свои пять пальцев. Едва мы оказались там, она закидала меня вопросами. Как дела у Менелая? А у тебя? А у Агамемнона? Она не могла наслушаться.

— А палладий? Как тебе удалось сдвинуть его с места, если тебе помогала только Елена?

Его плечи затряслись от смеха.

— Пока я возносил молитвы и просил у богини согласия на то, чтобы ее увезти, Елена исчезла. А потом вернулась — с ослом! Затем она вывела меня из святилища прямо на улицу рядом со стеной крепости, поцеловала — очень целомудренно! — и пожелала удачи.

— Бедная Елена. Судя по всему, Деифоб решил исход дела в нашу пользу.

— Ты совершенно прав, Диомед.

Агамемнон построил на площади собраний великолепный алтарь и установил палладий в золотой нише. Потом он созвал столько воинов, сколько смогло уместиться на площади, и рассказал им о том, как мы с Одиссеем похитили статую. Для служения ей был выделен отдельный жрец, который принес ей жертвы; дым был белым как снег и так быстро поднимался в небо, что мы сразу поняли: ее новый дом ей понравился. Как же ей должен быть ненавистен промозглый холод ее прежнего троянского обиталища! Священная змея без всякого колебания проскользнула в свою нору под алтарем и высунула голову, чтобы окунуть ее в блюдце с молоком и проглотить яйцо. Волнующая и счастливая церемония.

Когда ритуал был окончен, Одиссей, остальные цари и я последовали за Агамемноном в его дом, где нас ждал пир. Никто из нас никогда не отказывался разделить трапезу с верховным царем — лучше его стряпух не было ни у кого. Сыр, оливки, хлеб, фрукты, жаренное на вертеле мясо, рыба, медовые сласти, вино.

Настроение у нас было хорошее, мы были оживлены, беседа перемежалась смехом и шутками, вино было превосходным. Потом Менелай позвал аэда с лирой. Мы, уже размякшие от вина и еды, устроились поудобнее и приготовились слушать. Еще не родился ахеец, который не любил бы песен, гимнов и сказаний своей страны; песнь аэда мы предпочли бы женскому ложу.

Аэд спел нам сказание о Геракле, потом терпеливо дождался, пока стихнут чересчур возбужденные рукоплескания. Слова и музыка были одинаково прекрасны; Агамемнон привез его с собой из Авлиды десять лет назад, но он был уроженцем севера, и говорили, будто его предком был сам Орфей, певец певцов.

Кто-то просил спеть военный гимн Тидея, кто-то — плач Данаи, Нестор хотел сказание о Медее, но он качал головой на каждую просьбу. А потом преклонил колено перед Агамемноном.

— Мой господин, я сочинил песнь о событиях, которые к нам намного ближе, чем подвиги древних героев. Если тебе угодно, я могу ее спеть.

Агамемнон наклонил царственную, седеющую голову:

— Пой, Алфид из Сальмидесса.

Музыкант нежно провел пальцами по туго натянутым струнам, чтобы пробудить свою возлюбленную лиру к жизни. Песнь была полна грусти, но и славы тоже — песнь о Трое и армии Агамемнона под ее стенами. Он завладел нашими мыслями на долгое время, ибо такую длинную поэму нельзя спеть за несколько мгновений. Мы сидели, подставив кулаки под подбородки, и не было ни единой пары сухих глаз, ни единой сухой щеки. Он закончил смертью Ахилла. Остальное было слишком скорбным. Нам до сих пор было тяжело думать об Аяксе.

Мы славили Алфида из Сальмидесса долго и громко от самого сердца; он дал нам почувствовать вкус бессмертия, ибо его длинной песне было наверняка суждено прожить дольше, чем любому из нас. Думаю, это потому, что мы еще дышали, но уже вошли в песнь аэда. Этот груз был слишком тяжел.

Когда рукоплескания наконец утихли, мне захотелось остаться наедине с Одиссеем; собрание мужчин казалось чуждым тому настроению, которое аэд пробудил в нас. Я посмотрел на Одиссея, который все понял, и нам не пришлось осквернять этот момент словами. Он встал, повернулся к двери и громко ахнул от изумления. В комнате повисло внезапное молчание, и все головы повернулись в его сторону. И ахнули все вместе.

С первого взгляда сходство было поразительным; мы все еще были под чарами песни, и нам показалось, что Алфид из Сальмидесса вызвал тень послушать его песнь. Ахилл тоже пришел послушать! И он был из плоти и крови!

Потом я взглянул повнимательнее и понял, что это не Ахилл. Этот человек был так же высок и широк в плечах, но на много лет моложе. Его борода еще не огрубела, и цвет щетины был более темного золотого оттенка, а глаза более янтарными. И у него была пара прекрасных полных губ!