Колин Маккалоу - Песнь о Трое

Однажды пришел корабль из Иолка с посланиями от Пелея, Ликомеда и Деидамии. Благодаря стабильному притоку в Эгейское море бронзы и других товаров из нашей добычи дела дома шли самым лучшим образом. Пока Малая Азия истекала кровью, Эллада лоснилась от жира. Пелей говорил, будто в Афинах и Коринфе собирались первые колонисты.

Для Ахилла самыми важными были новости о его сыне, Неоптолеме. Он стремительно приближался к зрелости! И куда бегут годы? Деидамия говорила, что мальчик стал почти таким же высоким, как его отец, и проявлял склонность к битвам и оружию. Хотя нрава он был более дикого, любил странствовать и мог похвастаться тысячей покоренных женских сердец, не говоря о вспыльчивости и склонности пить слишком много неразбавленного вина. По словам Деидамии, ему должно скоро исполниться шестнадцать.

— Я передам Деидамии с Ликомедом, чтобы они отослали мальчика к моему отцу, — сказал Ахилл, отпустив посланца. — Ему нужна мужская рука.

Его лицо исказилось.

— О Патрокл, какие сыновья были бы у нас с Ифигенией!

Да, это по-прежнему снедало его, по-моему, даже больше, чем его мать с ее мороком.

Нам понадобилось девять лет, чтобы уничтожить Малую Азию. К концу девятого года нам больше нечего было делать. В Колофон и Аппас шли корабли, полные колонистов, жаждавших начать новую жизнь на новом месте. Одни начинали заниматься земледелием, другие — ремеслами, некоторые уходили дальше на восток или на север. Для нас, костяка Второй армии в Ассе, это не имело значения. Наше задание было выполнено, оставалось только напасть на Лирнесс, сердце Дарданского царства.

Дардания была расположена ближе к Ассу, чем любое другое государство Малой Азии, но я намеренно не трогал ее все эти девять лет, за которые мы превратили прибрежные города в руины. Одна причина была в том, что это была внутренняя территория, имевшая общую границу с Троей; вторая же причина была более тонкая: я хотел внушить дарданцам ложное чувство безопасности, заставить их поверить, будто расстояние от них до моря обеспечивало им неприкосновенность. Кроме того, Дардания не доверяла Трое. Пока я их не трогал, старый царь Анхис со своим сыном Энеем держались от Трои в стороне.

Теперь пришла пора заняться и этими землями. Вторжение в Дарданию было делом решенным. Вместо обычного долгого похода я подготовил своих воинов к стремительному броску: даже если Эней ожидает нападения, он решит, что мы морем обогнем край полуострова и высадимся на побережье напротив Лесбоса. Оттуда до Лирнесса был всего один переход в пятнадцать лиг. Я же решил выступить по суше прямо из Асса — почти сто лиг по дикой местности, через склоны горы Иды, и вниз в плодородную долину, где лежал Лирнесс.

Одиссей дал мне обученных лазутчиков, чтобы те разведали путь; они сообщили, что та местность густо поросла лесом, что на пути нам встретится несколько ферм и что сезон для выпаса уже закончился, поэтому вряд ли нам попадется на пути много пастухов. Мы приготовили меха и крепкую обувь — Ида уже наполовину покрылась снегом, и не исключено, что нас ждет метель. По моим подсчетам, нам предстояло проходить около четырех лиг в день; на двадцатый день наша цель должна быть перед нами. На пятнадцатый день из этих двадцати старый Феникс, начальник моего флота, должен был направить корабли в заброшенную гавань Адрамиттия, ближайший порт в той части побережья. Никакого сопротивления мы не боялись. В начале года я сжег Адрамиттий и сровнял его с землей — во второй раз.

Мы выступили тихо, и дни перехода не были отмечены никакими происшествиями. На заснеженных холмах не замешкался ни один пастух, чтобы помчаться в Лирнесс с известиями о нашем приближении. Безмятежный пейзаж принадлежал только нам, и наше путешествие оказалось легче, чем ожидалось. Поэтому уже на шестнадцатый день мы подошли к городу на достаточно близкое расстояние, чтобы послать лазутчиков. Я приказал остановиться и запретил разжигать костры, пока не выяснится, заметили нас или нет.

Я привык сам ходить в последнюю разведку, поэтому отправился вперед пешком и в одиночку, несмотря на протесты Патрокла, который иногда напоминал мне квохчущую наседку. Ну почему любовь порождает собственничество и настолько ограничивает свободу?

Пройдя не больше трех лиг, я поднялся на холм и увидел под собой Лирнесс, раскинувшийся вдаль и вширь, с добротными прочными стенами и высокой крепостью. Какое-то время я вглядывался в него, сопоставляя то, что видел, с тем, что рассказывали лазутчики Одиссея. Нет, штурм предстоит нелегкий, хотя он не будет и вполовину так труден, как штурм Смирны или Гипоплакийских Фив.

Уступая искушению, я немного спустился по склону, радуясь, что он был с подветренной стороны и почти бесснежный, а земля удивительным образом сохранила тепло. Ахилл, это ошибка! Едва успев это себе сказать, я почти наступил на него. Он ловко откатился в сторону, одним гибким движением вскочил на ноги, отбежал на недоступное копью расстояние и остановился, чтобы меня рассмотреть. Мне вспомнился Диомед: этот муж с виду казался таким же беспощадным и по-кошачьи хитрым, а по его одежде и манере держаться я понял, что он был высокого рода. Выслушав и запомнив в свое время список всех троянских вождей и вождей их союзников, который Одиссей составил для нас и передал через посланцев, я решил, что передо мной был Эней.

— Я — Эней, и я безоружен! — воскликнул он.

— Очень жаль, дарданец! Я — Ахилл, и я вооружен!

Он поднял брови, не обратив внимания на мое заявление.

— Воистину, в жизни осмотрительного мужа есть времена, когда быть отважным означает быть осторожным! До встречи в Лирнессе!

Я был силен в беге, поэтому припустил за ним, намереваясь его догнать. Но он был очень проворен и в отличие от меня знал местность. Поэтому он заманил меня в терновые заросли, из которых мне пришлось выбираться по земле, испещренной лисьими и кроличьими норами, и наконец привел к широкому речному броду, который он уверенно перемахнул по скрытым камням, в то время как мне приходилось останавливаться на каждом и искать следующий. Я потерял его и остановился, проклиная собственную глупость. У Лирнесса был целый день, чтобы подготовиться к нашей атаке.

Я приказал выступать, как только занялся рассвет, настроение у меня было мрачное. Долину Лирнесса запрудили тридцать тысяч человек, облепив городские стены. Навстречу им полетел дождь из дротиков и стрел, но они приняли их на щиты, как и были обучены, и не понесли никаких потерь. Мне показалось, что за укреплениями не так уж и много сил, и я задавался вопросом, не были ли дарданцы племенем слабаков. Хотя Эней вовсе не выглядел вождем вырождающегося народа.