Колин Маккалоу - Песнь о Трое

— Выпей, девочка. Если ты и дальше хочешь сопротивляться, то тебе понадобятся силы. Не глупи.

Совет был разумный. Я выпила, обнаружив, что моя кровь была слишком жидкой, — вино сразу ударило в голову. Я больше не могла бороться. Подперев рукой голову, я уснула прямо в кресле. Когда я проснулась, то увидела, что меня уложили на ложе, приковав к балке.

На следующий день меня вывели на палубу, прикрепив цепи к перилам борта, чтобы я могла стоять на слабом зимнем солнце и наблюдать за кипевшей на берегу работой. Но тут на горизонте появились четыре корабля, и среди работавших начались суматоха и беготня, особенно среди их начальников. Внезапно Феникс принялся отсоединять цепь от перил и потащил меня с палубы, но не в мою старую темницу, а в укрытие на корме, где воняло лошадьми. Он завел меня внутрь и приковал к балке.

— В чем дело? — удивленно спросила я.

— Агамемнон, верховный царь.

— Зачем сажать меня сюда? Разве я не достойна встречи с верховным царем?

Он вздохнул.

— Похоже, у тебя дома в Дардании не было зеркала. Один только взгляд, и ты будешь принадлежать Агамемнону вместо Ахилла.

— Я могу закричать, — задумчиво произнесла я.

Он уставился на меня, словно на сумасшедшую.

— Если ты это сделаешь, то пожалеешь, я тебе это обещаю! Какой прок менять хозяина? Поверь мне, если бы ты знала Агамемнона, то предпочла бы Ахилла.

Что-то в его тоне меня убедило, поэтому, когда за дверью стойла раздались голоса, я скорчилась на полу за яслями, прислушиваясь к чистым, текучим модуляциям ахейского наречия — и к силе и властности, которыми один из этих голосов обладал.

— Ахилл еще не вернулся? — высокомерно спросил он.

— Нет, мой господин, но до наступления ночи он непременно прибудет. Ему пришлось лично присматривать за грабежом. Трофеи очень богатые. Повозки еще грузят.

— Отлично! Я подожду у него в каюте.

— Лучше подождать в шатре на берегу, мой господин. Вы же знаете Ахилла. Удобство не имеет для него значения.

— Как тебе будет угодно, Феникс.

Голоса затихли; я выползла из своего укрытия. Звук того холодного, надменного голоса меня напугал. Ахилл тоже был чудовищем, но, как говорила мне нянька, когда я была маленькой, всегда лучше то чудовище, с которым ты знаком.

После полудня на меня никто не обращал внимания. Сначала я сидела на ложе, судя по всему принадлежавшем Ахиллу, и с любопытством изучала голую и ничем не примечательную каюту. У подпорки палубы стояли несколько копий, простые дощатые стены никогда не знали краски, и сама каюта была крошечной. В ней было только два достойных внимания предмета: один — изысканное покрывало из белого меха на ложе, а другой — массивная чаша для вина с четырьмя ручками, по бокам которой были выгравированы изображения Громовержца на троне, каждая ручка была украшена фигуркой коня на полном скаку.

И тут мое горе прорвалось и поглотило меня, наверно потому, что в первый раз с тех пор, как я стала пленницей, вокруг не было ни одного врага, от которого мне нужно было бы обороняться. Пока я сидела здесь, тело моего отца бросили на лирнесскую мусорную свалку, на корм постоянно голодным городским собакам: это была обычная участь знатных мужей, павших в битве. По моему лицу текли слезы, я бросилась на покрывало из белого меха и зарыдала. Остановиться я не могла. Белый мех под моей щекой примялся и стал скользким, а я все рыдала, причитая и всхлипывая.

Я не услышала, как открылась дверь, поэтому, когда на мое плечо легла чья-то рука, сердце заколотилось у меня в груди, как у пойманного зверка. И все мои великие мысли о неповиновении унеслись прочь; я думала только о том, что меня нашел верховный царь Агамемнон, и вся сжалась.

— Я принадлежу Ахиллу, я принадлежу Ахиллу!

— Это мне известно. За кого ты меня приняла?

Прежде чем поднять лицо, я тщательно убрала с него выражение облегчения и промокнула слезы тыльной стороной ладони.

— За верховного царя Эллады.

— Агамемнона?

Я кивнула.

— Где он?

— В шатре на берегу.

Ахилл подошел к ящику у дальней стены, открыл его, порылся внутри и бросил мне квадратный кусок тонкой ткани.

— Вот, высморкайся и утри лицо. А не то заболеешь.

Я сделала так, как мне было велено. Он снова подошел ко мне и с сожалением посмотрел на покрывало.

— Надеюсь, на нем не останется пятен. Это подарок моей матери.

Он критически осмотрел меня.

— Что, Феникс не смог найти тебе ванну и чистый хитон?

— Он предлагал. Я отказалась.

— Но мне ты не откажешь. Когда слуги принесут тебе лохань и чистую одежду, ты ими воспользуешься. Иначе я прикажу вымыть тебя насильно, и делать это будут не женщины. Понятно?

— Да.

— Хорошо.

Он положил руку на задвижку, но помедлил.

— Как тебя зовут?

— Брисеида.

Он понимающе усмехнулся.

— Брисеида. «Торжествующая победу». Ты уверена, что ничего не придумываешь?

— Моего отца звали Брис. Он был двоюродным братом дарданского царя Анхиса и его ближайшим помощником. Его брат Хрис был верховным жрецом Аполлона. В нас течет царская кровь.

Вечером за мной пришел мирмидонский воин, снял мои цепи с балки и, держа их в руке, отвел меня к борту корабля. Через перила была переброшена веревочная лестница; он знаком приказал мне спускаться, оказав мне любезность — разрешив пойти первой, чтобы он не смог заглядывать мне под юбки. Корабль стоял, вытащенный на гальку, которая больно впивалась в мои босые ступни.

На берегу был раскинут огромный кожаный шатер, хотя я не могла припомнить, что видела его со своего осла. Мирмидонянин ввел меня внутрь. Там сгрудилось больше сотни лирнесских женщин. Никого из них я не знала. Цепи были только на мне. Когда я стала искать в толпе хоть одно знакомое лицо, их глаза уставились на меня с испуганным любопытством. Вон там, в углу! Ни у кого больше нет таких великолепных золотых волос. Мой страж не отпускал цепи, но, когда я двинулась по направлению к углу, он не стал мне препятствовать.

Моя двоюродная сестра Хрисеида сидела, закрыв руками лицо; когда я дотронулась до нее, она подскочила в панике, уронив руки. Она смотрела на меня, не веря своим глазам, а потом кинулась ко мне и разрыдалась.

— Что ты здесь делаешь? — Я была в недоумении. — Ты — дочь верховного жреца Аполлона, ты неприкосновенна.

Ответом был стон. Я встряхнула ее.

— О, только прекрати плакать!

Поскольку с раннего детства я всегда помыкала ею, она меня послушалась.

— Они все равно взяли меня, Брисеида.

— Это святотатство!

— Они говорят, что нет. Мой отец надел доспехи и сражался. Жрецы не сражаются. Поэтому они отнеслись к нему как к воину и взяли меня.

— Взяли тебя? Тебя изнасиловали? — задохнулась я.

— Нет-нет! Те женщины, которые одевали меня, говорили, что воинам отдают только простых женщин. Тех, кто в этой комнате, сохранили для какой-то особой цели.