Колин Маккалоу - Песнь о Трое

Однако его резкий уход ее не смутил. Я снова задал себе вопрос, что она думает о своих соплеменниках. Она и правда очень хорошо знала Агамемнона. Я уже почти было решил расспросить ее, но со мной была Андромаха, а Андромаха ненавидела Елену. Я решил, что то немногое, что мне удастся из нее вытянуть, не стоит того скандала, который устроит Андромаха, если об этом узнает.

— Гектор!

Я подошел к трону и преклонил перед отцом колени.

— Прими приказ выступать нашей армии, сын мой. Разошли глашатаев, чтобы те объявили мобилизацию для битвы — она будет через два дня на рассвете. Прикажи привратнику Скейских ворот смазать маслом валун и канаву и запрячь быков. Мы провели в тюрьме десять лет, но теперь мы выйдем из нее, чтобы прогнать ахейцев из-под Трои!

Когда я поцеловал ему руку, зал разразился оглушительными возгласами. Я даже не улыбнулся. На поле битвы не будет Ахилла, так что же это будет за победа?

Два дня пролетели, как тень от облака по горному склону, все мое время было занято беседами с разными людьми и приказами, которые я отдавал оружейникам, механикам, предводителям боевых колесниц и пеших воинов. Пока все не было улажено, я не мог думать об отдыхе, а это значило, что я не виделся с Андромахой до последней ночи перед битвой.

— Случилось то, чего я боялась, — хрипло сказала она, когда я вошел в комнату.

— Андромаха, ты не настолько глупа, чтобы так говорить.

Она нетерпеливо смахнула слезы.

— Это все случится завтра?

— На рассвете.

— Неужели ты не мог найти немного времени для меня?

— Я нашел его сейчас.

— Одна ночь, и тебя не будет. — Ее пальцы беспокойно вцепились в мой хитон. — Мне это не нравится, Гектор. Что-то не так.

— Не так? — Я взял ее за подбородок. — Что может быть не так, если мы наконец сразимся с ахейцами?

— Все не так. Слишком уж гладко.

Она подняла правую руку, сжатую в кулак с выставленными указательным пальцем и мизинцем — знак, отгоняющий зло. Потом она с дрожью сказала:

— С тех пор как лазутчик Полидаманта принес новость о ссоре, Кассандра твердит об этом день и ночь.

Я рассмеялся.

— О Кассандра! Во имя Аполлона, женщина, что на тебя нашло? Кассандра, моя сестра, — сумасшедшая. Никому нет дела до ее карканья.

— Может, она и сумасшедшая, — гнула свое Андромаха, — но разве ты никогда не замечал, как точны ее предсказания? Говорю тебе, Гектор, она постоянно твердит о том, что ахейцы приготовили нам ловушку, говорит, мол, Одиссей подучил их, чтобы они могли выманить нас за стены!

— Ты начинаешь меня раздражать. — Я тряхнул ее за плечи. — Я пришел сюда не для того, чтобы говорить о войне или о Кассандре. Я пришел, чтобы побыть с тобой, моей женой.

Взгляд ее черных глаз обиженно упал на ложе, она пожала плечами. Потом отвернула покрывала, выскользнула из своего хитона и прошла по комнате, гася лампионы, — ее стройное тело было таким же упругим и привлекательным, как и в нашу первую брачную ночь. Материнство не оставило на ней следов; ее теплая кожа мерцала при свете последнего огонька. Я лег, заключил ее в свои объятия и забыл на время о том, что наступит завтра. Потом я задремал. Провалился в сон — мое тело было удовлетворено, разум покинуло напряжение. Но в последние мгновения перед тем, как занавес беспамятства упал окончательно, я услышал плач Андромахи.

— Что теперь? — спросил я, приподнимаясь на локте. — Ты все еще думаешь о Кассандре?

— Нет, я думаю о нашем сыне. Я молюсь, чтобы после завтрашнего дня он по-прежнему знал радость иметь живого отца.

И как у женщин это получается? Как им всегда удается найти именно то, чего мужчине слышать не хочется или не нужно?

— Прекрати реветь и давай спать! — рявкнул я.

Она погладила меня по волосам, почувствовав, что перегнула палку.

— Что ж, может, я зря так упала духом. Ахилла на поле боя не будет, поэтому тебе ничто не грозит.

Я отпрянул прочь и ударил кулаком по подушке.

— Прикуси язык, жена! Я не нуждаюсь в напоминаниях о том, что человек, с которым я жажду сразиться, не выйдет со мной на поединок!

Она задохнулась:

— Гектор, ты потерял рассудок? Неужели поединок с Ахиллом значит для тебя больше, чем Троя, чем я, чем наш сын?

— Есть вещи, предназначенные только для мужских сердец. Астианакс понял бы меня лучше.

— Астианакс — маленький мальчик. С самого рождения его глаза и уши наполнены войной. Он видит, как тренируются воины, он ездит перед строем войск в великолепной боевой колеснице рядом с отцом — он полностью сбит с толку! Но разве он видел когда-нибудь поле боя, когда битва закончена?

— Наш сын не дрогнет ни перед чем!

— Нашему сыну только девять лет! И я не позволю ему стать тупым и безжалостным воином, каких Троя сделала из твоего поколения!

— Ты заходишь слишком далеко, моя госпожа, — сказал я ледяным тоном. — Кроме того, ты не будешь иметь права голоса в том, что касается дальнейшего воспитания Астианакса. Как только я вернусь с победой, я заберу его у тебя и отдам на попечение мужей.

— Если ты это сделаешь, я сама тебя убью! — прорычала она.

— Попробуй, и умрешь первой!

В ответ она разрыдалась.

Я был слишком рассержен, чтобы прикоснуться к ней или искать примирения, поэтому провел остаток ночи, слушая ее рыдания, не в силах смягчить свое сердце. Мать моего сына заявила, что предпочтет вырастить его изнеженным трусом вместо воина.

В серой предрассветной дымке я встал с ложа и посмотрел на нее; она лежала лицом к стене, отказываясь на меня смотреть. Мои доспехи ждали меня. Позабыв про Андромаху по мере того, как росло мое возбуждение, я хлопнул в ладоши. Пришли рабы, надели на меня простеганный хитон, зашнуровали обувь, прикрепили наголенники и застегнули пряжки. Я сдерживал свое нетерпение, которое всегда чувствовал перед битвой, а рабы продолжали меня одевать: кожаные птериги с бронзовыми пластинами, кираса, наручи, кожаные манжеты и налобник, чтобы задерживать пот. В руки мне дали шлем, через правое плечо перебросили перевязь, чтобы меч лежал на левом бедре, и наконец на левое плечо повесили огромный щит на скользящем ремне и прикрыли им левый бок. Один из слуг подал мне палицу, другой помог пристроить шлем на сгиб правой руки. Я был готов.

— Андромаха, я ухожу.

В моем голосе не было прощения.

Но она лежала, не двигаясь, отвернувшись лицом к стене.

Коридоры вздрогнули, звон бронзы и гвоздей в подошвах гулким эхом отскакивал от мраморных полов, весть о моем приходе волной катилась впереди меня. Те, кто не шел на битву, выкрикивали приветствия, когда я проходил мимо, ликующая толпа стояла перед каждой дверью, смыкаясь за моей спиной. Наши сапоги громыхали по плиткам пола, из-под подкованных бронзой подошв вылетали искры, вдали гремели барабаны и гудел рог. Теперь перед нами лежал огромный двор за воротами крепости.