А. Сахаров (редактор) - Николай II (Том I)

– Что же, и вы полагаете, что остаётся одно… отречение?

– Хотел бы ошибиться… но я так думаю, ваше величество!..

– Вздор! Вы увидите! Дайте мне несколько полков… И через два дня…

– Ваше величество! Это был бы самый ужасный шаг с вашей стороны. Пока вы не повели братьев против братьев – трон может ещё перейти от вас к вашему сыну… Но если только…

– Вы так думаете? – глухо проговорил Николай. – Что ж, может быть, вы и правы… Всё-таки нельзя ли ещё по прямому проводу поговорить с Родзянко? Он человек порядочный… Я хотел бы услышать, что он теперь мне скажет…

– Постараюсь, ваше величество! – закусив губы при косвенном упрёке Николая, почтительно ответил Рузский. – Какие ещё приказания будут от вашего величества?

– Пока ничего… Поговорите… и скажете мне, что узнаете. Пока до свиданья… Вы, я вижу, устали… Жду вас утром!..

Рузский ушёл. Свита принялась за обильный ужин, ещё обильнее поливая его вином… Николай молча пил и ел, словно не слыша всего, что творится кругом.

Настало утро рокового дня, 2 марта 1917 года.

Ещё два дня назад получил Николай от великого князя Николая Николаевича телеграмму с советом – отказаться от трона и передать его Алексею, при опекуне Михаиле Александровиче. «Это спасёт династию!» – писал тогда великий князь…

Сегодня утром пришла новая телеграмма, целый исторический акт: проект отречения в пользу Алексея. Алексеев с своей стороны вполне присоединяется к мнению Николая Николаевича, что надо спешить с обнародованием решительного документа, пока ещё не всё потеряно… И от Брусилова, от Эверта, от главнокомандующих армиями целого фронта такие же телеграммы, словно подсказанные одной и тою же волей…

– Только в четвёртом часу утра, ваше величество, удалось мне вызвать к аппарату Родзянко! – чётко докладывает генерал, сейчас ещё более сдержанный и холодный, чем всегда. – Мы говорили около двух часов. Вот, присутствующие здесь с разрешения вашего величества начальник моего штаба, генерал Данилов, и генерал Савич могут подтвердить мои слова. Мнение Родзянко таково: единственным исходом, ради блага России и победы над врагом, теперь является тот шаг, о котором вам писал великий князь Николай Николаевич… о чём сегодня пришла депеша от генерала Алексеева…

– Отречься от престола? И вы думаете?..

– Мы все тоже полагаем, это сразу успокоит страну. Тогда войско, не опасаясь внутренних столкновений, встретит по-прежнему стойко натиск врага, уже начинающего шевелиться… Немцы отлично знают всё, что творится у нас, особенно в Петрограде и на фронте. Наши войска сейчас готовы пойти вразброд… и тогда – всё погибло!.. Дорог каждый час!..

– Ну что же… если так нужно… если иначе нельзя… для блага России… я готов. Велю переписать текст… присланный от Алексеева… Только подписать отречение я хотел бы в присутствии Родзянко… Он ничего не говорил вам? Он собирался сюда нынче приехать.

– Нет, ваше величество! Как я понял, Михаил Владимирович не может выехать теперь из Петрограда… да если бы и мог, то не выразил такого желания… напротив….

– Вы полагаете? Хорошо! – прервал Николай. – Я всё-таки хочу ещё подумать немного… Прочту текст… может быть, надо что-нибудь изменить. Я попрошу вас немного после… Пока – до свиданья.

И с обычной любезной улыбкой он пожал руку уходящим генералам.

В три часа пополудни генерал Рузский был призван к Николаю.

– Вот, подписал бумагу! – угрюмо произнёс бывший царь, подавая генералу плотный телеграфный бланк, на котором пишущей машиной был отпечатан текст отречения. – Я передаю престол моему сыну… Опекуна пусть сами изберут.

На бланке сверху стояло: Ставка. Начальнику Штаба .

Дальше шёл текст, который мы найдём ниже. Но в этом, первоначальном, тексте везде вместо имени великого князя Михаила стояло имя наследника-цесаревича Алексея. Подпись внизу, сделанная карандашом рукою Николая, была покрыта лаком.

– Отправьте теперь же, генерал!.. И посмотрим, что даст Господь!..

Рузский положил историческую бумагу в карман и, откланявшись, поспешил в штаб, чтобы передать по назначению последний манифест Николая…

Этого не удалось сделать…

– Срочная! – подавая Рузскому телеграмму, встретил его адъютант чуть ли не на пороге помещения штаба.

Телеграмма гласила: делегаты Временного правительства, А. И. Гучков и В. В. Шульгин, сегодня должны прибыть в Псков для переговоров с Николаем.

После короткого раздумья Рузский решил не передавать в Ставку манифеста до приезда делегатов; не вынимая из кармана отречения Николая, вернулся на станцию и лично вручил депешу из столицы отрёкшемуся государю.

Новая весть почему-то обрадовала Николая: лицо оживилось, глаза заблестели.

– Будут делегаты… Отлично… очень рад их видеть… А когда они выехали из Петрограда?

– В три часа пятнадцать минут, ваше величество.

– А когда могут быть?.. Не знаете? Ну конечно… Теперь движение совсем спуталось… Ну хорошо… Я подожду… Я не уеду в Ставку, не повидавшись с ними… Как только они прибудут, пускай ведут их ко мне…

И, взволнованный, он отпустил Рузского.

Генерал распорядился, чтобы о приезде делегатов прежде всего доложили ему, в особый вагон, отведённый в царском поезде для главнокомандующего по распоряжению Николая.

Около десяти часов вечера Воейков и Нилов встречают Шульгина и Гучкова, прибывших поездом, и ведут их прямо в вагон к Николаю. Гучков, слегка бледный и с виду спокойный, держится напряжённо; Шульгин, небритый, в дорожном платье, плохо умытый, усталый от бессонницы и волнений, бодрится, но выдаёт своё волнение и нервными движениями, и каждым мускулом измятого лица.

В ярко освещённом светло-зелёном вагоне делегацию встречают граф Фредерике и генерал-майор Нарышкин, приглашённый в качестве секретаря.

Сейчас же появляется и Николай в красивой форме кубанских пластунов, в серой черкеске с алым башлыком.

Очень приветливо и любезно поздоровавшись с обоими делегатами, он пожал каждому руку и указал места: Гучкову рядом с собою, Шульгину – напротив. Фредерикс сел немного поодаль, а за вторым небольшим столом в углу вагона поместился начальник походной канцелярии царя Нарышкин, готовый записывать предстоящую историческую беседу.

Едва заговорил Гучков, как в вагон вошёл генерал Рузский, извинился перед государем и занял место рядом с Шульгиным.

Негромко, но решительно, видимо, сильно волнуясь, заговорил Гучков. Не глядя на сидящего рядом Николая, положив небольшую сильную руку на край стола, повёл он плавно и ровно свою речь, очевидно, хорошо обдуманную и подготовленную во время долгого пути.

Николай внимательно слушал, стараясь сдержать подёргивание мускулов на бледном лице. Только расширенные зрачки глаз выдавали внутреннюю тревогу этого человека в серой черкеске, да вздрагивал в руке карандаш, концом которого он всё время поглаживал свои усы…