Алексей Домнин - Дикарь

Тетка Евдоха вдруг возмутилась.

— Виданное ли дело — котенка, как дитя, водой крестить.

Решительно отставила ведро, отобрала котенка и стала осторожно купать его сама. Константин Максимович переглянулся с Бедуном и улыбнулся.

Когда все три котенка были вымыты, и Муська, мурлыкая, вылизывала их в гнезде, в той же воде искупали соболенка. Константин Максимович осторожно положил его к котятам. Тот неловко втискивался между ними. Муська осторожно обнюхивала подкидыша. Теперь от него пахло котенком.

Тетка Евдоха склонилась над ней, держа наготове боевое свое полотенце.

— Ну, лизни его, сынок он твой. Ну, лизни, — упрашивала она.

Соболенок, растолкав котят, принялся сосать приемную мать. А Муська, вдруг замурлыкав, так же старательно стала вылизывать его мокрую черную шерсть.

— Другая бы, конечно, не приняла. А моя Муська по всем статьям науки подходит, — гордо заключила тетка Евдоха.

Она попотчевала гостей чайком с душистым смородинным вареньем, вела степенную беседу с Константином Максимовичем о том, как ухаживать за соболенком. Обещала писать ему. На Бедуна не обращала внимания, только и сказала:

— Угощайся и не мешай нам с умным человеком разговаривать.

Вечером, вспоминая прием у тетки Евдохи, Константин Максимович и Бедун от души хохотали.

С тех пор минуло больше года. Соболенок вырос, окреп. Он оделся в короткую летнюю шубку с ярким оранжевым пятном на груди. У него была острая смышленая мордочка с черным подвижным носиком. Округлые ушки вечно настороже, в быстрых черных глазах — дерзость и любопытство.

Тетка Евдоха раз в месяц отправляла Константину Максимовичу короткие письма: «Поклон от Дикаря. Живет он, как полагается, по-научному. На редкость спокойный зверь. Узнай в Москве, не продают ли намордники для соболей. А то у петуха моего полхвоста выгрыз. И никакой на него управы».

Константин Максимович хохотал, получая такие письма. Однажды посоветовал тетке Евдохе попробовать приучить его к клетке, но в ответ получил такое гневное послание, что больше не рисковал давать подобные советы.

Соболенок был юрким и подвижным. Настроение его менялось с поразительной быстротой. Он мог, сидя на плече у тетки Евдохи, ласково тереться о ее щеку и вдруг укусить тетку за ухо. Та, стряхнув зверька, хваталась за полотенце.

— Ирод остроглазый! Я тебе сейчас!

А зверек уже качался на створке окна и следил, как копошатся юркие синички на старой рябине. Однажды тетка Евдоха резала на столе мясо. Дикарь дремал на спине Топа в углу на кухне. Топ подергал ухом и, вскочив, начал остервенело чесаться. Сброшенный соболек рассердился и укусил его за нос. Топ взвизгнул и поднял отчаянный лай. А зверек прыгнул на шкаф и урчал. В шкафу звенела посуда.

Тетка Евдоха огрела Топа полотенцем и вдруг всплеснула руками: соболь тащил к окну огромный кусок мяса килограмма в три весом.

— Стой, ирод! — заголосила она.

Бросилась к окну, столкнула цветок и кринку. С подоконника по стене поползли тонкие молочные струйки.

Дикарь забрался на чердак.

Тетка Евдоха, кряхтя, поспешно лезла на чердак по широкой лестнице. Соболь сидел у трубы и с хрустом кусал мясо.

Тетка Евдоха даже глаза зажмурила от ужаса — мясо стало черным от налипшей пыли.

— Ах ты, ворюга. Я тебе покажу, — ворчала тетка.

Она пошла на соболя.

— Дикарек, Дикарек, ну иди сюда. — Она уже была совсем рядом со зверьком. Только схватить его.

Соболь жевал мясо. Глаза его поблескивали в полумраке.

Вдруг он метнулся в сторону, тетка Евдоха больно ударилась о стропила. На голову ей посыпалась пыль.

Соболя уже не было на чердаке. Он пробежал по крыше на ворота, потом на крышу сарая. Внизу заливался Топ. К нему присоединились еще две собаки.

Дикарь спокойно перебрался на рябину и устроился на толстом суке.

Начали собираться деревенские. Хохотали, переговаривались, указывая на соболя. Прибежала и тетка Евдоха. В отчаянии она запустила в Дикаря палкой.

— Три кило, почитай, упер, ирод.

И тетка Евдоха решительно направилась к избе Бедуна.

— Забирай куда хошь свою зверюгу, — заявила она Бедуну. — Извел, как есть, всю извел.

Бедун поскреб затылок.

— Оно бы можно и в лес снести. В заповедник.

— То есть как в заповедник? — не поняла тетка Евдоха. И вдруг вскипела. — Это соболька в заповедник? Твой он, что ли? Ишь, распоряжается чужим владением.

— Сама ты говоришь…

— Мало ли что говорю? — тараторила тетка Евдоха. — На то он и зверь, чтобы мясо есть.

— Не пойму я тебя, тетка Евдоха, — развел руками Бедун.

— И понимать нечего. Заведи своего, а потом заповедничай.

Тетка Евдоха гордо прошла мимо собравшихся у рябины женщин и мальчишек, распинала собак, своего Топа подхватила на руки и скрылась за воротами.

Отшумели майские грозы. Черемуха стряхнула в траву белоснежный цвет. На заливных лугах тесно, словно враз, поднялись длинноногие желтые купавки.

Ночей почти не было. Приходили недолгие сумерки, закат, не успев угаснуть, снова разгорался, возвещая близкое утро.

Дикарь чувствовал какое-то беспокойство. Стал он зол и раздражителен, забавы его были уже не такими наивными. Однажды он загрыз соседскую курицу. Тетка Евдоха долго доказывала хозяйке, что курица сама на него наскочила и нечего на зверька возводить напраслину.

Дикарь укусил тетку за палец и убежал в лес. Лес начинался прямо за речкой. На угоре в него клиньями врезались поля бархатной хлебной зелени, дальше шли покосы, а еще дальше — чащоба.

Дикарь ловил в полях жаворонков, караулил мышей под старой березой.

Однажды соболек ушел очень далеко от деревни. Были теплые сумерки. Тысячи запахов, резких и еле слышимых, знакомых и чужих, запахов всего живущего в тайге наполняли воздух.

Соболенок шел осторожно, обонянием и слухом читая книгу жизни леса.

В овраге он натолкнулся на волчье логово. Наблюдал, затаившись, как возятся перед норой большеголовые щенки. Запах логова был острый и неприятный. Он заурчал и ушел от неприятного оврага.

В еловой заросли он гонялся за рыжей белкой и упустил ее. Раздраженно фыркнув, начал точить когти о кору ели.

Инстинкт говорил соболю — в тайге нужно быть начеку. Он шел сторожко, затаиваясь при каждом шорохе. Подкрадывался на незнакомый запах и высматривал, откуда он. Соболь чувствовал себя чужаком в этом чужом таежном мире. Но его тянуло в этот мир шорохов и запахов.

Видел он, как медведь разгребал муравейник. Видел, как чавкает над падалью жадная лохматая росомаха.

Голод заставил его подобраться к задремавшему глухарю. Птица вдруг так загромыхала крыльями, что зверек отпрыгнул. Опомнился, когда глухарь поднялся над осинником.