Ахмед Боков - Сыновья Беки

– Мой сын не будет солдатом Деникина! – торжественно заявил Гойберд.

– Теперь эти гяуры не оставят тебя в покое! – всплеснула рука ми Кайпа.

– Не оставят – вот я перед ними. Пусть делают, что хотят.

– Меня вчера Ази к себе позвал, – сказала Кайпа. – Велел, что бы оба сына явились к ним. Они ведь теперь власть. «Твои сыновья, говорит, никогда не давали мне покоя, вот и теперь душу тянут…»

– Вытянуть бы и впрямь из него эту душу! – сказал Гойберд. – Клянусь Богом, надо бы вытянуть ее совсем вон.

– А другой, чтоб он кровью истек, сидел молча.

– Саад? Как бы он ни молчал, а это его затея, выслужиться хо чет перед гяурами.

– Да разве я не знаю, что это все от него идет.

– Клянусь Богом, от него, – подтвердил Гойберд. – Теперь ведь он старшина. А Ази у него вместо собаки. За него брешет.

Как только село заняли деникинцы, Саад сделал все, чтобы стать старшиной. Он рассчитывал так сберечь богатство. И кроме того, надеялся, что, будь он старшиной, управится с сыновьями Беки без труда. Не придется больше действовать через Ази.

И стал Саад осуществлять свое намерение. Не жалел ничего – ни денег, ни овец. Кого надо – подкупил, кого надо – уговорил. Для кого надо – зарезал барана а, кому живого отдал. Не одного барана зарезал, не одного отдал! И старшиной стал.

– Мажи бы можно и не трогать, – сказала Кайпа, прервав затянувшееся молчание.

– Почему это? – встрепенулся Гойберд. – Разве он не такой человек, как все?

– Но у него ведь глаза…

– Глаза как глаза! Он воевал наравне с другими. И у Магомед-Юрта и у Курпа. Клянусь Богом, воевал, и не хуже любого храбреца.

– Да поможет ему Бог. Я просто сказала, что из-за глаз можно бы его высвободить. Ну вроде бы причина, чтобы не забрали его в деникинское войско.

– Нет, такой причины я не хочу. Мой сын, если он останется дома, останется как все. А хитрости всякие нам не нужны.

Кайпа замолчала. Что ей оставалось, коли Гойберду не по душе ее советы.

Взглянув на поджаренную корочку перевернутого Кайпой на сковородке сискала, Гойберд покачал головой.

– При новой власти мы вырастили и собрали столько кукурузы, что вполне хватило бы до следующего урожая. Так ведь на тебе – всю до зернышка собаки – деникинцы забрали. Лущить бы мне ее не надо, кто мог знать, что явятся проклятые так скоро. Я хотел мешка два обжарить, а остальное припрятать подальше – закопать, жареную они не взяли бы, потому что на корм лошадям она не годится. Но я и пожарить не успел – всю забрали.

Прикрыв свои ввалившиеся глаза, он сидел некоторое время как в дремоте, потом снова покачал головой.

– И еще хватает совести говорить, чтобы мы выставили им полк. После того как обобрали до ниточки, дай им полк! Кто пойдет к ним, тот не сын своего отца. Клянусь Богом, мой сын не пойдет. А вот воевать против них он пойдет. О, проклятые гяуры!

Разломив испекшийся сискал, Кайпа положила его на стол. Предложила Хусену. Но тот отказался, сказал, что не голоден. Как мать ни уговаривала, он так и не притронулся.

Гойберд удивленно развел руками.

– Как можно отказываться от такого сискала, – сказал он. – Съешь кусок – сразу поправишься. Клянусь Богом, поправишься, будь у тебя девять ран. А у тебя ведь – всего одна. С кукурузным сискалом ничто не сравнится.

И хотя он так расхваливал сискал, против обыкновения и сам не притронулся к нему, даже поданные Кайпой к сискалу рассол от сыра и пара луковиц не соблазнили Гойберда.

– Душа не принимает, Кайпа, – сказал он, покачав головой. – Сискал ты, как и всегда, испекла очень хорошо, да только другим я сыт в эти дни. Горе и печаль насытили меня.

Хусен удивленно глянул на всегда жадного до еды Гойберда. Кайпа тоже не стала есть. Завернула сискал в тряпицу, чтобы не остыл, и убрала.

– Султан придет, поест, – сказала она и взяла на руки внука. – Были бы у моего мальчика зубки, он бы не отказался от сискала. Эх. пусть тем, кто лишил тебя материнского молока, молоко их матерей станет ядом! Ва, дяла, сделай так!

Малыш слабенько попискивал. Видать, силенок-то в нем было не очень много.

– Хорошо бы козу иметь, – сказал Гойберд. – Дойную козу. Козье молоко, говорят, вполне заменяет ребенку грудное.

– Разве сейчас до козы или до коровы? – глубоко вздохнула Кайпа. – Проклятые, чтоб они сгорели, жизни нам не дают.

В комнату стремительно вбежал Султан.

– Народ собирается к мечети! – выпалил он задыхаясь. – Все спешат туда.

– Это как же они собираются, если никто не созывал! – уди вился Гойберд.

– Уже давно Шаип-мулла прокричал с минарета, – ответил Султан. – Вы разве не слыхали?

– Не слыхали, сынок. Это тебе не Торко-Хаджи. Его-то голос я бы, клянусь Богом, услыхал.

Кайпа побледнела и тяжело вздохнула:

– Ва, Дяла, как же все это надоело… И мечеть, и сборы, и войны. Теперь-то что они хотят сказать?

– Пойду узнаю, – поднялся Гойберд и, тяжело опираясь на палку, вышел из комнаты…

Вернулся не скоро. И весть принес плохую. Оказывается, собрали народ, чтобы объявить, что с каждого, кто откажется вступить в создаваемый для армии Деникина полк, сдерут тридцать шкур. Так и сказали: тридцать. До сих пор Гойберд знал, что с человека нельзя снять и двух шкур. А тут целых тридцать… Оно в общем-то так и получается. Мыслимое ли дело, каждый двор должен выплатить две тысячи рублей, дать одну корову, четырех овец, двадцать пять пудов кукурузы, винтовку да верхового коня в придачу. Вот оно и получается – тридцать шкур.

– Да этого же и за десять таких хозяйств, как наше, не выручишь! – воскликнула Кайпа.

– Потому они и поставили такие условия. Ты знаешь, что сказал новоявленный старшина Саад, когда народ ему пожаловался? «Подошла вода под хвост – и собака поплывет, – сказал он. – Если бы вы послушались меня, дело до этого не дошло бы». С ним там Элберд чуть не сцепился, да люди удержали его.

– И чем же все кончилось? – спросил Хусен, приподнявшись в постели.

– Тем и кончилось, что арестовали Элберда. Набросились, как собаки. Когда его уводили, он кричал: «Люди, пусть будет проклят тот дом, который окажет этим гяурам услугу!»

– Что же теперь делать? – спросила Кайпа.

– Что делать? Те, кого записали в полк, уйдут в лес и в горы, а мы, оставшиеся дома, будем говорить, что не знаем, куда они по девались.

– Таким ответом не отделаемся. Несдобровать нам.

– А что они могут сделать? – Гойберд пристально посмотрел на Кайпу, потом на Хусена. И повторил: – Скажи, ради Бога, что они могут нам сделать? Что? Арестовать?

– Да мне все равно, – махнула рукой Кайпа. – Вот если бы его здесь не было, Хусена.

Гойберд глянул на больного и внутренне содрогнулся. Ведь и правда, кто знает, что может этим гяурам и Сааду прийти в голову.