Владимир Григорьев - Григорий Шелихов

Пояснения Ларкина, переводившего слова Баранова, сопровождаемые неодобрительным покачиванием головы Чандры, привели Мора в великое смущение. Мор припомнил, что Ларкин в прошлый приезд, пользуясь барановским непониманием английского языка, просил его избавить от русского плена, и он, арматор, в присутствии своих людей обещал бесшабашному богослову возвращение на родину.

Престиж капитана в те времена держался на острие ножа. Экипаж «Феникса» после плавания на Молукки и встреч с малайскими пиратами был пополнен из портов Бомбея и Калькутты. Кто знает, чего можно ожидать от людей, избалованных авантюристическими нравами и порядками, усвоенными англичанами в Индии? Настаивать на отпуске пленного земляка — он не знал, что Ларкин был дезертиром, нашедшим приют у русских, — Мор не решался. Мужество и смелость правителя, помимо личного интереса и симпатий, которые он вызывал, исключали мысль о столкновении. Пришедшее накануне русское судно хотя и было меньше «Феникса», но Мор видел, как ловко и уверенно лавировало оно в этом забитом островами и подводными камнями заливе. «Ночной десант отлично удался русским, а моя шлюпка, — думал Мор, — едва успела к шапочному разбору…»

— Господин арматор, — сказал Баранов, как бы угадывая в молчании Мора его затруднения, — чтобы дружба наша крепкой была, не сделаем ли менку? Я вам богослова этого предоставлю, а вы мне Чандру отдайте, если пойдет Чандра к нам на службу.

— Ричард! — обрадовался Мор найденному выходу. — Его матросы мои Ричардом зовут, господин губернатор… Ричард! Господин губернатор берет тебя к себе на службу…

— Душой и телом буду служить сахибу до конца! — скрестив руки на груди, низко поклонился Чандра Баранову.

— Прощай, Яков! Тебе и на берег съезжать не надобно. Рухлядишку, ежели какая имеется, пришлю. В получении долга, что остался за тобой компании за водку, чай, сахар, я распишусь, а младенца, которого ты прижил с каюркой Ульяной, без тебя воспитаем. Небылиц про нас в отблагодарение за хлеб-соль нашу не сочиняй… Прощай на счастливую жизнь!

Все закончилось к взаимному удовольствию Мор был доволен, что престиж капитанского имени и слова остался непоколебленным и он так или иначе сумел внушить даже диким русским зверобоям уважение к свободе и личности природного англичанина.

А Баранов тоже был доволен мирным разрешением происшествия. Жизнью простого народа в Англии, особенно земляков своих ирландцев, Ларкин не хвалился, но соблазнял промышленных бреднями о благоденствии мужика и рабочего в американских Штатах.

Сбывая Ларкина с рук, правитель был доволен не меньше Мора.

— Мясо принято, сэр! — войдя в каюту, весело доложил боцман. — Девяносто пудов и… весьма порядочное мясо! Рыбы тоже доставлено пудов сто. Бочки налиты водой. Фок-мачта исправлена. Люди с берега вернулись без единой царапины, а угостили их там… — боцман лукаво взглянул на правителя, — только затылки чешут. Какие будут приказания? — спохватился вдруг боцман, заметив предостерегающий взгляд арматора.

— На рассвете поднять паруса, курс зюйд-вест! Возвращаемся в Калькутту, — ответил Мор и, заметив одобрительный кивок Баранова, добавил: — На север в этом году не пойдем… Но чем я могу оплатить вашу помощь, господин губернатор? Если бы провидение не устроило нашу встречу… Ступайте, Кадоган, и передайте мое приказание мистеру Конелли! — отослал Мор боцмана к вернувшемуся с берега помощнику. — Я говорю: не поставь провидение вас на нашем пути, мы погибли бы от голода и жажды или еще чего-нибудь худшего среди изобилия, которым дышит эта дикая земля и которым она поделилась с нами рукой своего хозяина…

— А как же иначе? — просто ответил Баранов. — Я не получал вестей, что англичане нам неприятели, и кто мы, чтобы осмелиться нарушить связи и мирные трактаты высоких дворов! — Правитель всегда говорил голосом официального представителя русских государственных интересов в Америке, если опасался их умаления или отрицания с чьей бы то ни было стороны. — Что до меня касаемо, как есть я, Баранов Александр, сын Андреев, каждый может надеяться, что никогда я не нарушу священных прав страноприимства и человечества. Мы вам, вы нам подмогли — и квит!

— Дружба дружбой, а деньги счет любят, — настаивал Мор.

— Что ж, извольте — посчитаемся! — охотно согласился Баранов. Нужды «губернаторства» были бессчетны, а касса пуста, к тому же убытки от прекращения промысла на все время стоянки «Феникса» в Нучеке были немалые. «На покрытие этих убытков и корабля твоего не хватит, друг мой распрекрасный», — подумал Баранов, принимая поданные Мором счеты. — Ну, первое мясо. Говорит боцман — девяносто пудов доставили? Второе — рыба. Рыбы сто пудов. Мясо положим на пуд два рубля серебром — сто и осемьдесят рублев, рыба по рублю за пуд — сто… Теперь, доставка воды — пятьдесят сорокаведерных налили — двести, скажем, рублев, и лесина на мачту — двадцать… Пятьсот рубликов серебром или — на кантонские пиастры перевести — тысяча пиастров, ежели недорого будет, причитается с вас.

— If you like! О, thank you… If you please [27] Пожалуйста! О, благодарю… Прошу… (англ.). — растерялся арматор, удивленно глядя на счеты. — Ларкин, спросите господина губернатора, не ошибся ли он? — Учитывая обстоятельства места и времени, Мор ожидал услышать гораздо большую сумму.

— Все чохом тысячу пиастров! — подтвердил Баранов и, подозревая желание Мора оспаривать поставленные им низкие цены, холодно добавил: — Не торгуемся! Ежели дорого али денег нет, как потерпевшего ослобоняю… И скажи: денег не ищу, огнестрельным запасом нуждаюсь — порох, пули…

Мор был огорчен неудовольствием, которым правитель встретил его благодарность, и с тем большей охотой старался доказать свое расположение, когда Ларкин перевел ему слова Баранова.

— Пороху? Свинца? О, понимаю! Могу десять пудов пороху и столько же, а если нужно — втрое свинца…

Довольный пополнением огнестрельного запаса партии, истощенного ночным нападением колошей, Баранов встал и начал прощаться, желая Мору попутного ветра и счастливого плавания.

— Вы понимаете, мои молодцы, что сделал для нас господин губернатор? — счел нужным обратиться к своей построенной на палубе команде арматор, пожимая руку отъезжающему Александру Андреевичу. — Вы были на берегу и сами убедились, чего может стоить мясо и вода, добытая в лесах этих гор! Простив ваш петушиный задор и недостойное поведение после боя, господин губернатор по моей просьбе отпустил Джима Ларкина… Господину губернатору и русским отважным людям — hourra!

Залпом всех своих пушек, о котором Мор заблаговременно распорядился, и многоголосым «Hip! Hip! Hourra!» провожал «Феникс» Баранова. Когда Чандра заставил упиравшегося Саргача прыгнуть в шлюпку, правитель в последний раз махнул картузом и, сев к рулю на корме, тронулся к берегу, и до самого берега, причудливо залитого багрянцем закатного солнца, провожал арматор глазами утлую шлюпку и сопровождающие ее, чуть видные в пене кипящего сулоя, байдары. Русские на диком побережье южной Аляски, о жизни и делах которых Мор получил достаточно ясное представление, были для него непонятнее и загадочнее всех чудес, встреченных в многолетних скитаниях по свету.