Юрий Мушкетик - Семен Палий

— Неужели?! Где оно? Как ты узнал?

— По твоему повелению я ездил в Бендеры и на обратном пути встретил их дозорных.

— Они идут на Бендеры?

— О, совсем нет, они собираются итти на Очаков. Я ночью заехал в Паланку, там как раз стояли казаки. Сам не знаю, как меня не схватили. Я был от них в десяти шагах, сидел под возом и слыхал разговор.

— Кто их ведет?

— Палий.

Осман-паша побледнел, но более ничем не выдал своего волнения. Торопиться некуда, он успеет об этом доложить мурзе. В голове зародился еще не совсем ясный план.

— Кто знает об этом?

— Я не говорил никому, а из степи сюда никто не может пробраться — казаки расставили стражу.

— Хорошо, иди и пусть твои уста не раскроются до тех пор, пока я не разрешу тебе. За это получишь сто золотых. Никому не показывайся на глаза, жди меня в саду. Вот ключ от потайной калитки, вход за минаретом в трех шагах от большого камня.

Осман пошел медленно, глубоко задумавшись. Решение уже созрело в голове, он только мысленно уточнял детали.

Что он теряет? Не так уж много. Золото и другие драгоценности закопает ночью в землю. Сад и дом? Но зато он отомстит мурзе. Когда вернется из похода, весь ясырь будет принадлежать ему одному. Даст толмачу сто золотых, и тот напишет Палию письмо. А когда Палий уничтожит мурзу, Осман вернется сюда с Опитой и разобьет Палия.

Подходя к своему дому, Осман-паша посмотрел на дворец мурзы и решительно вошел в сад.

Этой же ночью начальник сторожевого отряда — донской казак Дмитрий — привел к Палию запыленного татарина, который просил свидания с полковником. Палий взял у татарина письмо. Полковники, бывшие тут же, ждали, когда он кончит читать. Дочитав, Палий бросил письмо в раскаленную жаровню, над которой грелся медный котел, и подошел к толмачу:

— Чем ты докажешь, что орда пошла к Опите?

— Пусть пан полковник вышлет кого-нибудь на Куяльник посмотреть следы.

— Добре, посмотрим. Это наилучшее доказательство. Теперь можешь итти. Проводите его.

Когда толмач вышел, Палий пересказал полковникам содержание письма. Потом послал несколько человек на Куяльник, — орда в самом деле прошла там. Тогда полки двинулись по сухим Буджацким степям на Очаков, далеко обходя татарские селения, чтобы преждевременно не встревожить обитателей крепости.

Все реже на пути встречались реки, да и те чуть не все пересохли. Трава на берегах почернела, пожухла, словно по ней прошел пожар. Даже неприхотливые ногайские лошади и те не хотели есть эту траву. Потом воды и вовсе не стало. Лошади шли, понурив головы, тяжело вытаскивая из песка ноги. Казаки все чаще слезали с седел и шли, держась за стремя. Затихли песни, редко слышался смех. Все напряженно вглядывались вперед в надежде увидеть извилистую ленту степной реки. Перед глазами, покачиваясь, проплывали миражи, горько обманывая людей.

После полудня поднялся ветер. Он подхватывал с земли тучи песка и со зловещим шуршанием гнал по степи. Колючий песок больно жалил лицо, впивался в руки, набивался под одежду. Кусками полотна казаки обвязывали ноздри лошадям и вели их в поводу. Только ночью, когда разбили в степи лагерь, ветер стал спадать. Чуть позже пошел проливной дождь. Сухие степные русла наполнились водой, она бурлила и пенилась, размывая нестойкие, сыпучие берега.

За последние два дня казаки проходили не больше десяти верст в сутки, а на другой день после ливня прошли тридцать. Столько же — на третий и на четвертый.

Вскоре должен был показаться Очаков. Теперь шли только ночью, а днем отдыхали в балках. Однако, как ни таились, все же, подходя к Очакову, услыхали: у городских ворот бьет на сполох сейман. [13] Сейман — часовой у ворот. Пришлось остановиться.

Палий с несколькими казаками поехал осмотреть город. Над крайней башней, будто прикрепленный к ней, висел молодой месяц. Небо было светлое и чистое, словно балдахин ханского шатра, по которому густыми светлячками рассыпаны звезды.

Палий выехал на холм и внимательно всмотрелся в молчаливый город. За городскими стенами, наполовину скрытый плавнями, блестел Днепровский лиман, а дальше плавни расступались и в воду, подобно лезвию кинжала, врезалась песчаная коса. Стены с той стороны были пониже, они тянулись почти ровной линией, редко где сворачивая или делая зигзаг, что затрудняло сопротивление тех, кто скрывался за ними. Полковник вернулся в лагерь и, подняв свой полк и полк Пашковского, тихо повел их в обход Очакова.

Остановились в лесу, на берегу лимана, и стали готовиться к бою. Рубили деревья и сколачивали лестницы, набивали порохом бочки, захваченные заранее у степных татар. Работы хватило до самого утра. Палий ждал рассвета на опушке, откуда хорошо был виден город.

От лимана повеяло влажной прохладой. Горизонт побледнел, затем заалел, багровое пятно быстро поднималось по небу, и казалось, что намокает опущенный в кровь платок. Он разбухал, наливался, и вот противоположный берег охватило пламя утреннего солнца. Лучи скользнули по воде, проложив пеструю, похожую на длинный ковер дорожку. В первых лучах солнца слева от Очакова заклубились тучи золотистой пыли: Козьменко и Макиевский начали наступление.

Казаки развернулись лавой и помчались на город, обгоняя клубы пыли, которую ветер относил в сторону, наискось к лиману. Вот они ворвались в опустевшее предместье. Перескакивая на конях через изгороди и плетни, понеслись к стенам. С бастионов рявкнули двадцатичетырехфунтовые пулкортаны. Но казаки продолжали скакать. Второй раз стены окутались дымом, еще более густым, чем при первом залпе; завыли, засвистели ядра и пули. Казачья лава смешалась почти под самыми стенами, всадники поворачивали коней в степь. Тогда ворота крепости распахнулись, из них галопом вылетела татарская конница; передние всадники чуть сдерживали разгоряченных коней, пока не выехали все, и только тогда пустились в погоню.

Палий заткнул подзорную трубу за голенище: все можно было разглядеть и простым глазом. Бегущих отделяло от преследователей не больше полуверсты. Полковник оглянулся — его казаки уже сидели в седлах. Когда полки Козьменко и Макиевского, а за ними и татары миновали лес, Палий вывел свои полки из засады. Удар был до того внезапен и стремителен, что татары даже не успели помыслить об обороне. Гонимые полками Палия и Пашковского, они кидались под сабли казаков Макиевского и Козьменко или, разрубленные со спины, падали на окровавленные конские гривы. Все три лавы сбились на небольшом пространстве, так что и удирать было некуда. Мало кому из татар удалось вырваться из сабельного смерча. В плен сдалось всего девяносто человек, захвачено было три бунчука.

Около часа казаки отдыхали на поляне у небольшой речушки. Люди подходили к реке, раздевшись до пояса, черпали пригоршнями или шапками холодную воду и освежали потное тело. Потом снова затянули подпруги на конях. Палий выстроил полки и повел на город.