Андрей Серба - Полтавское сражение. И грянул бой

В настоящее время русская армия имела в своем составе два гвардейских полка, 52 пехотных, три гренадерских, 28 кавалерийских. Пехота и кавалерия были сведены в бригады из двух-пяти полков, бригады — в дивизии по три в каждой. Наряду с бригадами и дивизиями формировались отдельные корпуса, выполнявшие вспомогательные обязанности и несение гарнизонной и охранной службы, в состав которых вошли в основном полки «старого строя» — стрельцы. Бригады, дивизии и корпуса были непостоянного состава, их численность могла увеличиваться и уменьшаться в зависимости от поставленной перед ними задачи.

Полковая артиллерия входила в штат своих полков, а полевая и осадная были сведены в один артиллерийский полк: четыре пушкарские роты, четыре бомбардирские команды, одна понтонная и одна инженерная роты общей численностью в 674 офицера и солдата при 126 орудиях.

Бичом русской армии являлось дезертирство, появившееся сразу после начала формирования в 1700 году полков «нового строя» и принявшее массовый характер после введения в 1705 году принципа комплектования армии путем рекрутских наборов. Петр всегда с холодом в груди вспоминал, как осенью 1707 года в стоявших на Висле 23 русских драгунских полках вместо 23 тысяч числившихся по штату человек налицо были только 8 тысяч — остальные находились в бегах. Дезертирство приняло настолько широкий размах, что поражало живущих в России иностранцев, и английский посол Витворт постоянно отмечал этот факт в своих донесениях в Лондон.

Не лучшим образом обстояло дело и в офицерском корпусе русской армии. Офицеров-помещиков мало привлекала перспектива подолгу находиться вне семьи и поместья зачастую за пределами России, оставляя землю и хозяйство без надлежащего присмотра, и они всеми способами стремились избежать службы. Доброе слово и увещевания воздействия на них не оказывали, и Петр был вынужден принять карательные меры: за уклонение от военной службы, за несвоевременное возвращение из отпуска, за самовольную отлучку из полка продолжительностью свыше месяца офицеры-помещики лишались поместий, на них накладывался штраф до трех тысяч рублей, с их владений брались лишние даточные люди.

Несмотря на предпринятые меры, офицеров в армии не хватало. Русские военные школы выпускали в год не больше четырехсот офицеров, а потребность в них, особенно в военную пору, была намного выше. Поэтому Петр был поставлен перед необходимостью нанимать на службу офицеров-иностранцев, прекрасно понимая, что большинство из них вовсе не те люди, на верность которых можно положиться в час невзгод и тяжких испытаний.

Петр неустанно следил за перевооружением пехоты с устаревших мушкетов на новые ружья-фузеи, увеличивал артиллерию и повышал ее боевые возможности за счет принятия на вооружение самых современных образцов орудий, приложил немало сил, чтобы научить регулярную кавалерию скакать в атаку сомкнутым, стремя в стремя, строем, а не лавой, и палашом колоть, а не рубить, как саблей, как было принято у казаков. Помимо борьбы с «казачиной», особое внимание он уделял «ездящей пехоте» — драгунам, которые, вооруженные мушкетом, двумя пистолетами и палашом, должны были одинаково умело сражаться в конном и пешем строю. Служба в драгунских полках была наиболее тяжелой, отчего в них и наблюдалось самое большое дезертирство.

Но и здесь дело пошло на поправку. Новый гетман Иван Скоропадский по просьбе князя Меншикова смог убедить казаков-нереестровиков вступать в царские драгуны, и только чугуевские казаки выставили драгунский полк в 900 человек, которых не нужно было обучать ни верховой езде, ни владению холодным и огнестрельным оружием, ни вколачивать палкой в их головы армейский принцип беспрекословного подчинения старшему по званию, а, разбив на эскадроны и назначив офицеров, можно было сразу бросать в бой. Именно за массовое верстание малороссийских казаков в драгуны Петр разрешил Меншикову возвратить Скоропадскому часть захваченных в Батурине казацких пушек, усилив артиллерией гарнизоны Полтавы и Ахтырки, которым, по мнению гетмана, грозила наибольшая опасность от начавших весенне-летнюю кампанию шведов и мазепинцев.

Поэтому за свою армию Петр был спокоен — в ряде сражений в Лифляндии и Польше, а особенно при Лесной, она показала королю Карлу, что перед ним совсем другая русская армия, чем была под Нарвой. Теперь это должна узнать Европа, свысока относящаяся к России и ни во что не ставящая ее армию. Петр никогда не забудет слов французского маркиза де Морей, сказанных о русской армии: «В этой армии 80 тысяч трусов, их разобьют 8 тысяч шведов».

Но если французский маркиз вслух высказал свое мнение о русской армии, то при многих европейских дворах думали точно, так же, однако предпочитали молчать. Именно неверием в возможность России защитить своего ставленника в Польше курфюрста Августа и поддерживавшего его гетмана Сенявского можно объяснить то, что Станислав Лещинский без долгих проволочек был признан королем Речи Посполитой Англией, Францией, Голландией, Пруссией, а позже Ватиканом.

Подождите немного, он покажет всем вам, что за трусы в русской армии! Вы еще будете мечтать, чтобы иметь таких «трусов» под своими знаменами!

Поэтому необходимо как можно быстрее, за неделю-полторы, покончить со всеми текущими делами и скорей на Украину, в действующую армию, под Полтаву...

Галаган шагнул в палатку, остановился у входа. Снял с головы шапку, стряхнул ею пыль с плеч кунтуша. Вытер лоснившееся от пота лицо и только после этого взглянул на сидевшего за столом и внимательно наблюдавшего за ним Яковлева.

— День добрый, господин полковник. Имею к вам письмо от генерал-майора князя Волконского. Будьте ласка принять в собственные руки, — и Галаган протянул Яковлеву конверт.

Тот распечатал его, быстро пробежал глазами. Снова вложил письмо внутрь конверта, почтительно положил перед собой на стол.

— Слыхивал я о тебе много разного, пан полковник, — медленно проговорил Яковлев. — То ты в друзьях-приятелях у изменника Мазепы, то в чести у гетмана Скоропадского. Ну да ладно, это — твое личное дело, и чужим туда лезть нечего. А вот почему ты по собственной воле явился брать приступом Сечь, где обосновались твои бывшие дружки, мне знать очень хотелось бы.

— А нужно ли тебе это? — недобро сузил глаза Галаган. — Я к тебе не на исповедь пожаловал и не душу наизнанку выворачивать, а исполнять Государеву волю — уничтожить изменников-бунтовщиков, продавшихся Мазепе и шведскому королю. Уничтожить не Сечь и казаков-запорожцев, которые всегда были верны православию и братам по крови россиянам, а запроданцев, что призвали на Украину папистов-шведов и кличут басурман-татар. Чувствуешь разницу?