Роберт Грейвз - Собрание сочинений в 5-ти томах. Том 4. Жена господина Мильтона.

Я подписала эту бумагу в присутствии Джейн Ейтс, и она поставила на ней значок, как свидетель. Джейн не умела читать, а мой муж не рассказал ей о содержимом моего заявления и поэтому все осталось в секрете. Я уверена, что подписала бы любую бумагу, только чтобы скорей вырваться из этой тюрьмы, а поскольку все, что там было написано, было правдой, мне казалось, что это заявление не принесет мне сложностей и никак не навредит в будущем.

Мне казалось, что муж мне не верил, поэтому заставил подписать бумагу, чтобы я зря не жаловалась отцу на то, что муж плохо со мной обращался, чтобы я не отдалась никакому любовнику.

Я радовалась, шагая по аллее, и, наконец, вышла на Олдерсгейт-стрит, а потом мы шли по многолюдным улицам в Бишопсгейт. Старик быстро шагал рядом со мной и без конца причитал о том, как изменился Лондон с тех пор, как он впервые сюда пожаловал в середине правления королевы Елизаветы.

Я попыталась узнать его мнение о стихах мужа. Но он мне сказал только, что его сын Джон — трудолюбивый человек и прекрасно владеет словом, а что он сам спокойно относится к искусству поэзии и ненавидит тех, кто отрицательно отзывается о ней, и что поэзия может стать приятным отдыхом от других более важных занятий и учения.

— Отец, я вас прекрасно понимаю, — сказала я. — Вам бы хотелось, чтобы Джон согласился заниматься более полезными делами?

— Не говори ему об этом, — сказал он, улыбаясь. — Но мне жаль, что он не последовал по моей дороге. Поэзия никогда не принесет масло на кусочек хлеба.

Мы не нашли свободных мест в почтовой карете, во дворе я увидела знакомого капитана Виндебанка, который обитал в большом доме в Блетчингтоне, к северу от Оксфорда.

Он возвращался домой с теткой и слугой и согласился подвезти меня и Транко, если мы ему заплатим, старый Мильтон заплатил за нас.

Мы распрощались, и карета выехала на улицу. Она была удобной, ее везли хорошо накормленные лошади. Мы отправились из Лондона под хлопанье кнута и покрикивание кучера.

Я рассказала тетушке джентльмена, что недавно вышла замуж и сейчас на несколько недель возвращаюсь домой к больной матери, чтобы поухаживать за ней. Пожилая леди не была слишком любопытна и хорошо ко мне отнеслась и только спросила:

— Почему в такое неспокойное время ваш милый старый муж отпускает вас от себя даже на короткое время?

— Нет, — сказала я, смеясь, — это — мой свекр, а не муж.

— Ну, неважно. Разве вам неизвестны последние новости? Из Голландии вышло судно, посланное королевой с оружием и припасами для ведения войны, оно направляется к королю в Йорк. Сегодня судно ждут в Хамбере, и вскоре загремят пушки, скрестятся пики, будут слышны выстрелы пистолей. Вчера парламент назначил Комитет Безопасности, а это значит, что они объявили войну против Его Величества. Да, хотя пламя войны еще не разгорелось, но кругом клубы черного дыма. Именно из-за этого я и мой племянник возвращаемся в Блетчингдоне, не закончив дела в Лондоне. Я молю Бога, чтобы верные сердца помогли парламенту. Мне известно, что люди из Палаты Общин весьма упрямы.

Капитан Виндебанк был роялистом, но не хотел спорить с пуританкой-тетушкой и только сказал:

— Сударыня, а я молю Бога, чтобы он смягчил сердца этих жалких людишек в парламенте, чтобы они пришли в себя.

— Аминь, — сказала я. — Пусть все найдут общее согласие, а гражданская война — это самая глупая политика.

— Я не могу с этим спорить, — воскликнула пожилая леди. — И еще я уверена, что Бог может все прекратить, если мы обратимся к нему. Наш народ слишком мало молится, если на него свалилась такая беда. Пусть с жаром сердец и с верой молятся женщины, потому что война никому не нужна, от нее лишь горе и разорение.

Капитан Виндебанк добавил:

— Сударыня, я согласен, что паписты, пуритане и протестанты — все погибнут, если дела будут идти так, как сейчас. Но я уверен, что причина состоит не в том, что люди молятся слишком мало, а наоборот — слишком много, просто они обращают к Богу не те молитвы.

Меня поразило, сколько солдат шло по дорогам. Пешие и верхом, они следовали во всех направлениях. До того, как мы выехали из Лондона, до нас постоянно доносились раскаты, пугавшие и нас, и лошадей. Капитан Виндебанк сказал, что это залпы из пушек, сторонники парламента делали из них пробные выстрелы.

— Помоги, Боже, чтобы они разлетелись на кусочки, — сказал он.

— И чтобы никого не поранило, — быстро добавила его тетушка.

Потом капитан сказал нам, что из-за этой войны почти все ремесла в стране пришли в упадок — делают лишь оружие, пушки, седла и т. д. Сундук на крыше их кареты набит золотыми и серебряными слитками, которые он везет из Лондона королю, чтобы из них отлили монеты. Когда капитан слез с седла, чтобы размяться, пожилая леди мне шепнула на ухо:

— Правду сказать, он — не глупец, теперь в его доме станут есть с оловянных приборов, пока эти неспокойные времена не пройдут. А серебро, большая часть которого принадлежит мне, будет надежно спрятано под корнями старого дуба или под камнем в чулане.

Я была поражена, что нас не остановили, чтобы обыскать.

Мы провели ночь в Айлсбери в Букингемшире, и капитан Виндебанк любезно заплатил за наше пребывание хозяину из тех денег, что старый Мильтон дал ему, иначе мне и Транко пришлось бы провести ночь в карете без ужина. На следующий день мы проехали через Тейм и оказались в дорогих моему сердцу местах. Через несколько миль мы с Транко увидели колокольню церкви святого Николая и дымящиеся трубы нашего дома.

— Транко, — воскликнула я, когда мы подошли к воротам, вежливо распрощавшись с попутчиками, — как я счастлива, что вернулась к добрым христианам после этих язычников. Умоляю, ничего не говори слугам плохого о моем муже или его служанке. Помни, как я сказала старой леди в карете, что моя матушка попросила, чтобы я провела с ними это лето, а мой муж любезно дал мне это позволение. Если я узнаю, что ты болтаешь лишнее, вырву тебе язык.

— Доверьтесь Транко. Я живу только ради вас.

Мой муж передал мне для отца запечатанное письмо, и я послала его отцу через Транко, боялась, что, прочитав его, отец откажет мне в доме. Матушка выбежала из гостиной обнять меня, как только услышала мой голос. Потом она меня отстранила от себя и громко закричала:

— Помилуй Бог, какая ты бледная! Дочь моя, неужели ты уже ждешь дитя? — она обратила внимание на то, как я похудела, и спросила: — Он тебя обижал? Он посмел тебя бить? Почему ты возвращаешься домой потихоньку, как больная кошка, не дав нам знать?

Она повела меня в гостиную и приказала Транко принести испанского вина, кусок холодной говядины с огурчиками и салатами, хлеб и масло. А потом вошел отец. Я увидела по его взгляду, что он был рад видеть меня, несмотря на то, что понаписал ему мой муженек. Пока я жадно пила и ела, как после тюрьмы, отец зачитал письмо вслух: