Александр Волков - Два брата (др. ред.)

Царь прислал ему указ:

«Пороховому мастеру Шмиту.

Смотреть тебе со всяким должным прилежанием, чтобы дело твое непрестанно шло, дабы ни за чем остановки не было…

…Для приема селитры и прочих припасов определить канцеляриста Ивана Леонтьева и оному иметь записные книги…

…Обретающихся на заводах мастеровых людей на свои никакие работы не употреблять и мимо порохового дела никаких припасов не держать.

23 февраля 1720 года, в Питербурхе. Петр».

Ивану Леонтьеву, человеку образованному и хорошо знавшему иностранные языки, было дано поручение заставить Питера Шмита разработать способ обновления испорченных порохов.

Но Шмит и этим делом не захотел заняться. Леонтьев доносил по начальству:

«Шмит говорит, что надо ему прежде особые кондиции учинить с его царским величеством. А какие кондиции — не говорит и приказывает мне, чтоб я с ним более не разговаривал: „Не твое дело“. И, видя его самого день ото дня в слабость приходящего, как от его древности, так и от лихорадки, великую опасность имею, чтобы он внезапно не умер…»

Опасения Леонтьева оправдались: не разработав способа переработки пороха, мастер Питер Шмит скончался 22 апреля 1720 года, прожив в России четырнадцать месяцев.

Когда царю доложили об этом событии, он сердито проворчал:

— Много мы в этих двух Питеров [224] Подразумеваются Питер Шмит и Питер фон Гессель. денег всадили, а толку от них не получили!

С 1720 года в русской армии стали вводить порох нового производства. Выделка пороха всегда превышала ежегодную потребность в нем, и за несколько последних лет скопились значительные его запасы. Но, пролежав целые годы, порох утратил свою ударную силу и был не годен к употреблению.

Пришлось думать о переработке испорченного пороха. Иван Леонтьев, Егор Марков и другие русские мастера дошли до этого самостоятельно. Чтобы придать негодному пороху новую силу, поступали так: к лежалому пороху добавляли несколько пудов селитры, серы и угля и смесь перерабатывали заново. Если же порох совершенно не годился, его опускали в бочки с водой и растворением извлекали из него самую ценную часть — селитру, которая потом опять шла в дело.

Запасов старого пороха в армии было так много, что переработать их оказалось невозможно; начальство предписало расходовать его на упражнения в стрельбе — экзерциции.

Стрелковые и артиллерийские командиры всячески старались избегать употребления старого пороха и требовали новый. Наконец поступил строгий приказ: на экзерциции употреблять две доли старого пороха и одну долю «новоманирного». И все же армия сумела отделаться от обременительных запасов лежалого пороха только в течение десяти лет.

И лишь после этого доброкачественный, надежный в хранении, обладающий большой ударной силой порох вошел во всеобщее употребление в русской армии. [225] Реформа порохового производства, совершенная при Петре I, была самой крупной и важной в пороховом деле вплоть до последней четверти XIX века.

Наступила весна 1720 года. Вскрылся лед на Балтийском море, и флот снова начал готовиться к кампании.

Адмирал Норрис, страстно мечтавший о военных лаврах, добился отпуска огромной суммы денег на летние действия флота.

Зашевелились дипломаты при всех европейских дворах.

6 апреля 1720 года в королевском дворце в Лондоне государственный секретарь [227] Министр иностранных дел. Стенгоп надменно заявил русскому резиденту Веселовскому, брату того Веселовского, который был резидентом в Вене:

— Ваше правительство, сэр, жалуется на наши недружелюбные действия. Чтобы отнять у вас всякие к тому предлоги, мы вам сообщим копию нашего трактата со Швецией и ознакомим вас с инструкцией, данной адмиралу Норрису, отправленному на помощь Швеции.

— Вот как? — пробормотал изумленный Веселовский.

— Да, сэр!.. И теперь от вашего правительства зависит, будет между нами мир или война. Если вы решитесь признать нас за неприятелей, то и мы поступим так же.

Стенгоп круто повернулся и оставил Веселовского обдумывать его последние слова.

На следующий день Веселовский получил от Стенгопа ноту, из которой явствовало, что английский флот будет участвовать не только в оборонительных действиях Швеции, но и в наступательных, если только шведы окажутся в состоянии их предпринять. Маска любезности и добрых отношений была сброшена. Веселовский немедленно переслал английскую ноту царю Петру.

Русские дипломаты прошли хорошую школу и всегда были в курсе того, что делается при европейских дворах. А зоркость была необходима. Швеция согласилась отказаться от своих прав на Штеттин и этим купила мир у прусского короля. По приказу английского двора Дания помирилась со Швецией на самых невыгодных для себя условиях.

Россия снова осталась одна против Швеции. Впрочем, это не испугало Петра, который и на это лето наметил план наступательной кампании.

В конце мая адмирал Норрис вошел в Финский залив с намерением угрожать Петербургу. Русскую столицу защищала эскадра Апраксина. Норрис уверял, что целью его военной экспедиции является только посредничество. На это русский адмирал возразил: если сэр Джон посредник, то должен представить надлежащие полномочия.

А пока Норрис грозил, русские действовали. Русская эскадра пересекла «синус Ботникус» [228] Так в старину обозначали на географических картах Ботнический залив. в самом узком его месте. Семитысячный русский десант навел страх на город Умео и его окрестности и благополучно вернулся к финским берегам.

Адмирала Норриса спешно отозвали из Финского залива для защиты шведской столицы. Незадачливому английскому флотоводцу никак не удавалось украсить себя лавровым венком победителя: русские стратеги всегда оказывались умнее и действовали успешнее.

Слух об удачных действиях русского десанта в Швеции быстро разнесся по российским просторам. Меншиков писал царю:

«Сей десант в Швецию при таких сильных и славных соединенных флотах, английском и шведском, учинен. Наши зашли так далеко в глубь и внутрь государства и якобы под водою прошли, что оба флота видеть и предостеречь не могли…»

В самой Англии неудачные действия Норриса вызывали насмешки и требования отозвать его из Балтийского моря. В одном английском журнале появилась карикатура: адмирал, сидящий на мачте корабля, пристально рассматривает в огромную зрительную трубу горизонт, а за его спиной спокойно проходят сотни русских галер.