Колин Маккалоу - Женщины Цезаря

И хромающий и стонущий Веттий ушел под конвоем, в сопровождении двадцати довольных счастливчиков, тихо посмеивающихся и делящих между собой трофеи: кому нужна была кровать, кому ложе, кресло, кому рабочий стол.

Когда Цезарь сошел со своего трибунала, один из двадцати вернулся.

— А матрасы с кроватей можно брать? — крикнул он.

— Кровать без матраса бесполезна, никто не знает этого лучше, чем я, квирит! — засмеялся Цезарь. — Кровати брать вместе с матрасами, ложи вместе с валиками, но никаких покрывал. Понятно?

Цезарь пошел домой, чтобы заняться собой. День был полон событиями, время прошло незаметно, а у него назначено свидание с Сервилией.

Ненасытная Сервилия выматывала все силы. Она лизала, она целовала, она сосала, как безумная. Она была откровенна до предела и пыталась добиться от него того же. Она совершенно опустошала его, но требовала еще и еще.

Лежа пластом на спине, уже засыпая, Цезарь думал, что это — лучший и единственный способ снять огромное напряжение, которое провоцировали такие дни, как сегодняшний.

Но Сервилия не желала, чтобы Цезарь спал. Недовольная отсутствием у него лобковых волос, за которые можно было бы потянуть, она больно ущипнула кожу у него в паху.

— Это тебя разбудит!

— Ты дикарка, Сервилия.

— Я хочу поговорить.

— А я хочу спать.

— Потом, потом!

Вздохнув, он повернулся на бок и перекинул через нее ногу.

— Давай, говори.

— Я думаю, ты их победил, — сказала она, помолчала и добавила: — Во всяком случае, на некоторое время.

— Правильно, на некоторое время. Они никогда не успокоятся.

— Они успокоились бы, если бы ты дал место и для их dignitas.

— А почему я должен это делать? Они даже не знают значения этого слова. Если они хотят сохранить свое dignitas, им лучше оставить в покое мое. — Он хмыкнул с горькой насмешкой: — Одно тянет за собой другое, и чем старше я становлюсь, тем быстрее вынужден крутиться. У меня портится характер.

— Я вижу. Ты можешь исправить это?

— Не уверен, что хочу. Моя мать всегда твердила, что мой характер и отсутствие терпения — два моих худших недостатка. Она была беспощадным и очень строгим критиком. Уезжая на Восток, я думал, что избавился от обоих недостатков. Но тогда я еще не знал ни Бибула, ни Катона, хотя потом я часто встречал Бибула. Одного его я еще мог выносить, но в союзе с Катоном он в тысячу раз невыносимее.

— Катон заслуживает смерти.

— Чтобы я остался без ярых противников? Дорогая моя Сервилия, я не хочу, чтобы Катон или Бибул были мертвы. Чем больше у человека врагов, тем лучше работает его ум. Мне нравится оппозиция. Нет, меня беспокоит то, что сокрыто во мне самом. Мой характер.

— Я думаю, — сказала Сервилия, похлопывая его по ноге, — что у тебя совершенно особый вид характера, Цезарь. Большинство просто слепнут от ярости, в то время как ты, кажется, в гневе мыслишь еще яснее. Это одна из причин, почему я люблю тебя. Я такая же.

— Ерунда! — засмеялся он. — Ты хладнокровна, Сервилия, но твои эмоции весьма сильны. Ты думаешь, что соображаешь быстрее и лучше, когда тебя провоцируют. Нет, эмоции, наоборот, только мешают. Под влиянием момента ты планируешь, замышляешь что-то, хочешь чего-то достигнуть, а получив желаемое, вдруг понимаешь: последствия — катастрофические. Мастерство — в том, чтобы остановиться там, где необходимо, и не переходить черту. Заставить всех дрожать от страха перед тобой, а затем явить милосердие и справедливость. Это трудно. И мои враги повторить такого не могут.

— Жаль, что ты не отец Брута.

— Если бы я был его отцом, он не был бы Брутом.

— Это я и имею в виду.

— Оставь его, Сервилия. Ослабь немного тиски. Когда ты появляешься, он дрожит, как кролик. Но он не слабак, ты же знаешь. Да, в нем нет ничего от льва. Немного волка, немного лисы. Однако зачем же считать его кроликом только потому, что в твоем присутствии он ведет себя как кролик?

— Юлии теперь четырнадцать, — сказала Сервилия, как-то странно уходя в сторону.

— Правильно. Я должен послать Бруту записку. Поблагодарить его. Ей понравился его подарок.

Сервилия села на кровати, удивленная.

— Рукопись Платона?

— А что, ты считаешь это неподходящим подарком для моей дочери? — Он усмехнулся и ущипнул ее так же больно, как она его. — Я подарил ей жемчуг, и он ей очень понравился. Но не так, как Платон Брута.

— Ревнуешь?

Цезарь расхохотался.

— Ревность, — сказал он, успокоившись, — это проклятие. Она гложет, она разъедает. Нет, Сервилия, во мне много лишних качеств, но я не ревнив. Я был рад за нее и очень благодарен ему. На будущий год я подарю ей философа. — Цезарь игриво посмотрел на Сервилию. — Тоже намного дешевле жемчуга.

— Брут заботится о своем состоянии и зря не тратит.

— Отличное качество для самого богатого молодого человека в Риме, — серьезно согласился Цезарь.

Марк Красc наконец возвратился в Рим, где его долго не было. Это случилось как раз после того памятного дня на Форуме. Красc инспектировал свои многочисленные предприятия. Теперь он относился к Цезарю с еще большим уважением.

— Однако не могу сказать, будто мне жаль, что я нашел хороший предлог для отсутствия, после того как Тарквиний обвинил меня в Палате, — сказал Красc. — Согласен, это было интересно, но моя тактика очень отличается от твоей, Цезарь. Ты хватаешь за горло. Я предпочитаю не торопиться и возделывать свои борозды, как вол, которого, как говорят, я напоминаю.

— И с сеном на рогах.

— Естественно.

— Ну, как способ это определенно годится. Только дурак попытается свалить тебя, Марк.

— И такой же дурак пытается свалить тебя, Гай. — Красc кашлянул. — Сколько у тебя долга?

Цезарь нахмурился:

— Если кто-то и знает об этом, кроме моей матери, так это ты. Но коль скоро ты настаиваешь на цифре, около двух тысяч талантов. Это пятьдесят миллионов сестерциев.

— Я знаю, что ты знаешь, что я знаю, сколько сестерциев в двух тысячах талантов, — усмехнулся Красc.

— Что ты хочешь сказать, Марк?

— В следующем году тебе понадобится очень выгодная провинция, вот что я хочу сказать. Они не позволят тебе подтасовать жребии. Ты вызываешь сомнения. Не говоря уже о том, что Катон будет парить над тобой, как ястреб. — Красc нахмурил лоб. — Честно говоря, Гай, я не могу понять, что ты можешь сделать, даже если жребий окажется благоприятным. Все повсюду уже завоевано. Магн запугал весь Восток, Африка не представляет опасности со времен Югурты. Обе Испании до сих пор не оправились от Сертория. С галлов тоже нечего взять.

— А Сицилию, Сардинию и Корсику нечего и упоминать, — улыбнулся Цезарь.

— Безусловно.

— Ты слышал, что меня собираются заставить уплатить долг по закону?

— Нет. Но я слышу, что Катул — говорят, ему намного лучше — опять собирается мутить воду в Сенате и в комициях. Организует кампанию, чтобы продлить срок службы действующих губернаторов на будущий год, оставив преторов нынешнего года вообще без провинций.