Колин Маккалоу - Женщины Цезаря

Жадная до новостей толпа ловила каждое слово, а Новий Нигер стоял с пепельным лицом. Его надежды на будущее консульство таяли на глазах.

— Ты передашь дело в суд равных твоему старшему коллеге, Новий. Ты не смеешь продолжать слушать это дело в твоем суде! Ты не смеешь принимать свидетельства против твоего старшего коллеги, да еще с улыбкой от уха до уха! Ты выставляешь меня перед этими людьми, словно у тебя есть право на это! Ты не имеешь такого права! Слышишь? Ты не имеешь права! Какой прецедент ты создаешь? Этого ли старшие коллеги должны ожидать от своих младших коллег в будущем?

Новий Нигер протянул руку, как бы умоляя. Он облизнул губы и попытался заговорить.

— Молчи, негодяй! — крикнул Цезарь. — Луций Новий Нигер! Дабы напомнить тебе и всем другим младшим магистратам, где их место в римской схеме общественных обязанностей, я, Гай Юлий Цезарь, городской претор, приговариваю тебя к восьми дням тюрьмы. Этого срока должно быть достаточно, чтобы ты сообразил, где твое место, и подумал о том, как убедить Сенат Рима позволить тебе продолжить быть судьей в этом специальном суде. Ты ни на секунду не покинешь своей камеры. Тебе не разрешат приносить еду, видеться с семьей. Тебе не позволят ни читать, ни писать. И так как я знаю, что ни одна камера в тюрьме не имеет двери, тем более такой двери, которая запирается, ты добровольно будешь делать то, что тебе говорят. И в те часы, когда тебя не будут охранять ликторы, тебя будет сторожить половина Рима. — Внезапно Цезарь кивнул судебным ликторам: — Отведите вашего господина в тюрьму и посадите его в самую неудобную камеру, какую найдете. И следите за ним, пока я не пришлю ликторов вам на смену. Хлеб и вода, больше ничего. С наступлением темноты — никакого света.

Затем, не оглядываясь, Цезарь направился к трибуналу городского претора, где на платформе, стоя между двумя ликторами, ждал Луций Веттий. Цезарь и четыре оставшихся с ним ликтора поднялись по ступеням. С ними увязались все члены суда Новия Нигера, от присяжных до писцов. О, как интересно! Что сделает Цезарь с Луцием Веттием? Поместит его в соседнюю камеру, рядом с Новием Нигером?

— Ликтор, — обратился Цезарь к Фабию, — развяжи твои прутья.

Потом повернулся к Веттию, все еще державшему в руке письмо.

— Луций Веттий, ты вступил в заговор против меня. Чей ты клиент?

Пораженная толпа все больше волновалась. Она не знала, за кем следить. То ли за тем, как Цезарь расправляется с Веттием, толи за Фабием, который, присев на корточки, развязывал пучок березовых прутьев, связанных ритуальным перекрестием красными кожаными ремнями. Тридцать тонких, гибких прутьев по числу курий были собраны в аккуратный, ровно подрезанный пучок в форме цилиндра.

Глаза Веттия расширились. Казалось, он не мог оторвать их от Фабия и прутьев.

— Чей ты клиент, Веттий? — резко повторил Цезарь.

Трясясь от страха, Веттий ответил:

— Гая Кальпурния Пизона.

— Благодарю. Это все, что мне нужно было знать.

Цезарь повернулся к толпе, собравшейся внизу. В передних рядах стояли сенаторы и всадники.

— Римляне, — громко обратился к ним Цезарь, — этот человек, находящийся у моего трибунала, принес фальшивое свидетельство против меня. Он доставил это фальшивое свидетельство судье, который не имел права принимать это свидетельство. Веттий — tribunus aerarius. Он знает закон. Он знает, что не должен был этого делать. Но он очень хотел положить два таланта на свой счет в банке. Плюс еще то, что обещал заплатить ему его патрон Гай Пизон. Я не вижу здесь Гая Пизона, чтобы он мог ответить мне. Но такое поведение характерно для Гая Пизона. Будь он здесь, он присоединился бы к Луцию Новию в тюрьме Лаутумии. Я как городской претор имею право применить coercito к римскому гражданину Луцию Веттию. И я воспользуюсь этим правом. Его нельзя пороть плетью, но прутом — можно. Ликтор, ты готов?

— Да, praetor urbanus, — ответил Фабий, которому за всю его долгую карьеру одного из десяти префектов коллегии ликторов никогда еще не приходилось развязывать фасции.

— Выбери прут.

Как бы тщательно ни следили за прутьями, прожорливые маленькие грызуны ухитрялись обгладывать их. Поэтому фасции — а они были одними из самых почитаемых предметов в Риме — с большими церемониями сжигали и заменяли новыми пучками. Таким образом, Фабию не пришлось выбирать самый крепкий из прутьев. Он просто взял первый попавшийся под его дрожащую руку и медленно поднялся.

— Держите его, — обратился Цезарь к двум ликторам, указывая на Веттия, — и снимите с него тогу.

— Где пороть? Сколько ударов? — с волнением прошептал Фабий.

Цезарь сделал вид, что не слышит.

— Поскольку этот человек — римский гражданин, я не унижу его, сняв с него тунику или задрав ее. Ликтор, шесть ударов по левой икре и шесть ударов по правой. — И тихо добавил, передразнивая шепот Фабия: — Бей со всей силой, иначе наступит твоя очередь, Фабий!

Он вырвал письмо из ослабевших рук Веттия, быстро пробежал его глазами, потом прошел к краю трибунала и протянул письмо Силану, который в этот день заменял Мурену (и очень жалел, что тоже не сослался на безумную головную боль).

— Старший консул, отдаю тебе это свидетельство, чтобы ты прочитал его. Почерк не мой. — Цезарь держался надменно. — И стиль не мой. Значительно ниже! Он напоминает мне слог Гая Пизона, который никогда не мог связать двух слов.

Порка проходила под вскрикивания и подпрыгивания Веттия. Старшему ликтору Фабию очень нравился Цезарь — еще с тех дней, когда он служил ему как курульному эдилу, а потом как судье в суде по делам об убийствах. Старший ликтор думал, что знает Цезаря. Но сегодня он узнал его лучше. Поэтому удары наносил на совесть.

Пока продолжалась порка, Цезарь сошел с трибунала и прошел в задние ряды толпы, где в оцепенении стояли простые люди. Он коснулся правого плеча каждого, кто был одет в поношенные или домотканые тоги — а таковых Цезарь насчитал человек двадцать, — и сказал им, чтобы они прошли к трибуналу и ждали его внизу.

Порка закончилась. Веттий стоял, пританцовывая и посапывая от боли. Синяки покрывали не только его икры, но и его самолюбие. Очень многие из свидетелей порки знали Веттия и исступленно поощряли Фабия.

— Слыхал я, что Луций Веттий любит хорошую мебель! — сказал Цезарь. — Порка прутом быстро забывается, не оставляя следов. Но Луций Веттий должен запомнить сегодняшний день надолго! Поэтому я приказал конфисковать часть его имущества. Те двадцать квиритов, чьего плеча я коснулся, пройдут с Луцием Веттием до его дома и выберут себе по одному предмету мебели. Больше ничего не трогать — ни рабов, ни посуды, ни позолоты, ни скульптур. Ликторы, проводите этого человека до его дома и проследите, чтобы мои указания были выполнены.