Колин Маккалоу - Женщины Цезаря

— Я дисквалифицирован, Публий Клодий.

— За что?

— Меня подозревают в инициировании общественного беспорядка во время собрания народа, которое я созвал.

— Они не могут этого сделать! — театрально воскликнул Клодий. — Во-первых, тебя сначала надо судить, а потом уже выносить приговор!

— Действует senatus consultum ultimum.

— А какое отношение он имеет к вчерашнему собранию?

— Просто он пришелся кстати, — ответил Цезарь, покидая трибунал.

И пока он в одной тунике шел к Общественному дому, толпа сопровождала его. Квинт Цицерон занял место Цезаря на трибунале городского претора, но там никого уже не было. И за весь день так никто и не пришел.

Толпа на Форуме постоянно росла и по мере ее роста становилась опасной. На этот раз не видно было экс-гладиаторов, только множество уважаемых жителей города, свободно расхаживающих среди таких людей, как Клодий, Антонии, Курион, Децим Брут. А еще там были Луций Декумий с братьями из общины перекрестка. Много граждан, от второго класса до неимущих. Два претора, начавшие слушание криминальных дел, посмотрели на море лиц и решили, что знаки неблагоприятны. Квинт Цицерон собрал свои вещи и рано ушел домой.

Самым странным было то, что ночью никто не ушел с Форума, освещаемого множеством небольших костров. Если смотреть из окон домов, расположенных на Гермале, северо-западном склоне Палатина, это напоминало страшную картину стоящей лагерем армии. Впервые с тех пор, как голодные массы заполнили Форум в дни перед мятежом Сатурнина, люди, стоявшие у власти, поняли, как много в Риме обыкновенных людей и как мало — облеченных властью.

На рассвете Силан, Мурена, Цицерон, Бибул и Луций Агенобарб собрались на верхней ступени лестницы Весталок и увидели тысяч пятнадцать народу. Кто-то внизу, в этом ужасающем сборище, заметил их и крикнул, указывая на них. Океан людей начал вращаться, словно закручивая первый большой круг водоворота, и небольшая группа важных лиц инстинктивно отступила. Они понимали: увиденное скоро превратится в неостановимую пляску смерти. Затем, когда лица всех собравшихся были повернуты к ним, правая рука каждого, сжатая в кулак, взметнулась вверх и погрозила им.

— И все это из-за Цезаря? — дрожа, прошептал Силан.

— Нет, — отозвался претор Филипп, присоединяясь к ним, — все это из-за senatus consultum ultimum и казни граждан без суда. Цезарь — это последняя капля. — Он бросил на Бибула испепеляющий взгляд. — Какие же вы дураки! Неужели вы не знаете, кто такой Цезарь? Я — его друг, я знаю! Цезарь — единственный человек в Риме, которого вы не смеете даже пытаться уничтожить публично! Вы проводите вашу жизнь здесь, глядя на Рим сверху вниз, подобно тому как боги взирают на разгул чумы, а он всю жизнь проводит среди них, и его они считают своим! Едва ли в этом огромном городе найдется человек, кого он не знает. Возможно, лучше сказать, что все в этом огромном городе полагают, что Цезарь знает их. Улыбка, взмах рукой и радостное приветствие, куда бы он ни пошел, — и всем, а не только ценным выборщикам. Они любят его! Цезарь не демагог — ему и не надо быть демагогом! В Ливии людей связывают и оставляют муравьям на съедение. А вы, дураки, додумались расшевелить римский муравейник! Будьте уверены, убьют они не Цезаря!

— Я вызову гарнизон, — сказал Силан.

— Ерунда, Силан! Гарнизон уже там, с плотниками и каменщиками!

— Тогда что нам делать? Вернуть армию из Этрурии?

— Пожалуйста, если хочешь, чтобы следом за ней пожаловал Катилина!

— Что же нам делать?

— Идите по домам и заприте двери, почтенные отцы, — сказал Филипп, отворачиваясь. — Лично я именно так и поступлю.

Но прежде чем кто-то смог найти в себе силы последовать его совету, раздался страшный рев. Лица и кулаки, обращенные к лестнице Весталок, развернулись в другую сторону.

— Смотрите! — взвизгнул Мурена. — Цезарь!

Толпа раздвинулась перед Цезарем, образуя коридор от Общественного дома. Цезарь был одет в простую белую тогу, он направлялся к ростре. Он словно не замечал оглушительной овации, не смотрел по сторонам, и когда он взошел на платформу оратора, то не сделал ни одного движения, которое наблюдатели на Палатине могли бы классифицировать как поощрение масс.

Когда Цезарь заговорил, мгновенно все стихло. Силан и остальные, теперь стоявшие с двадцатью магистратами и с сотней сенаторов, не слышали слов. Цезарь говорил почти час, и по мере того, как он говорил, толпа успокаивалась. Потом он распустил их движением руки и улыбнулся так широко, что блеснули его зубы.

Онемев от удивления, аудитория наверху лестницы Весталок смотрела, как огромная толпа стала расходиться, устремилась в Аргилет, растеклась вокруг рынков, по Священной улице к высоте Велия и далее, в другие районы Рима. Все явно обсуждали речь Цезаря, но больше уже никто не сердился.

— Как принцепс Сената, — высокомерно сказал Мамерк, — я созываю Сенат в храме Юпитера Статора. Это подходящее место, ибо Цезарь остановил явный бунт. Немедленно! — рявкнул он, резко повернувшись к съежившемуся Силану. — Старший консул, пошли своих ликторов за Гаем Цезарем, раз ты посылал их, чтобы снять его с должности.

Когда Цезарь вошел в храм Юпитера Статора, Гай Октавий и Луций Цезарь приветствовали его аплодисментами. К ним постепенно присоединялись остальные. Даже Бибул и Агенобарб вынуждены были хотя бы сделать вид, что тоже аплодируют. Катон прятался.

Силан поднялся со своего места.

— Гай Юлий Цезарь, от имени этой Палаты я хочу поблагодарить тебя за мирное разрешение крайне опасной ситуации. Ты действовал очень корректно и заслуживаешь похвалы.

— Какой ты зануда, Силан! — крикнул Гай Октавий. — Лучше спроси этого человека, как он добился своего! Мы же все умрем от любопытства!

— Палата желает знать, что именно ты говорил, Гай Цезарь.

Все еще в простой белой тоге, Цезарь пожал плечами:

— Я просто сказал им, чтобы они разошлись по домам и занялись своими делами. Они ведь не хотят, чтобы их считали нелояльными, неуправляемыми? О чем они думали, когда собрались в таком количестве — и все из-за простого претора, на которого наложили взыскание? Я сказал им, что Римом управляют хорошо и все будет хорошо и впредь, если они наберутся терпения.

— А за простыми словами скрывается угроза, — шепнул Бибул Агенобарбу.

— Гай Юлий Цезарь, — очень официально сказал Силан, — надень свою toga praetexta и вернись к обязанностям городского претора. Палате ясно, что ты действовал как должно и что так же ты действовал на собрании народа позавчера, заметив на собрании посторонних и вызвав гарнизон. Никакого суда по закону lex Plautia de vi в связи с событиями того дня не будет.

Никто не поднял голос в знак протеста в храме Юпитера Статора.