Колин Маккалоу - Женщины Цезаря

— Конечно нет, — твердо отверг он. — У меня союз с Крассом и с несколькими банкирами. Но Магн не дурак, даже ты это признаешь. Я ему нужен, чтобы получить землю для ветеранов и ратифицировать его восточные соглашения. С другой стороны, моя главная задача — разобраться в финансовой неразберихе, которую внесли его завоевания на Востоке. Во многих отношениях Магн скорее затруднил положение Рима, чем помог ему. Все очень много тратят и дают слишком много уступок выборщикам. Моя политика на этот год, Сервилия, — выселить из Рима как можно больше бедных, чтобы уменьшить количество зерна, выдаваемого в благотворительных целях. Это облегчит положение казны и позволит выйти из тупика, в который мы зашли с контрактами по сбору налогов. Обе проблемы чисто фискальные, уверяю тебя. Я намерен идти дальше, чем Сулла. Я не позволю губернаторам ворочать провинциями, как своей собственностью. Все это сделает меня героем в глазах всадников.

Она немного успокоилась. В его словах был смысл. Но, возвращаясь домой, Сервилия все-таки чувствовала какое-то беспокойство. Цезарь хитрый. И безжалостный. Если это в интересах политики, он может и солгать ей. Вероятно, он — самый умный человек за всю историю Рима. Сервилия наблюдала за ним в те несколько месяцев, когда Цезарь работал над своим lex agraria, и не могла поверить, что он способен так ясно воспринимать вещи. На верхнем этаже Общественного дома Цезарь поместил сто писарей и заставил их делать копии всего, что он диктовал им — без единой запинки. Закон весом в один талант. Заранее подготовленный, убедительный.

Да, Сервилия любила его. Даже ужасное оскорбление — когда он отверг ее — не оттолкнуло Сервилию. Могло ли что-либо отвратить ее от этого человека? Ей было необходимо считать своего любовника умнее, одареннее, способнее всех в Риме. Если она будет так думать, это успокоит ее гордость. Она, Сервилия, — и чтобы приползла обратно к человеку, который не был лучшим во всем Риме? Невозможно. Нет, человек из рода Цезарей не свяжется с выскочкой Помпеем из Пицена! Особенно если дочь Цезаря помолвлена с сыном человека, которого Помпей убил. Брут ждал ее.

Сервилия была не в настроении разговаривать с сыном. Раньше она могла просто приказать ему уйти. Но в эти дни она проявляла к нему большее терпение. Не потому, что Цезарь сказал ей, будто она слишком строга с сыном, а потому, что отказ Цезаря жениться на ней изменил ситуацию. Впервые ее разум (зло?) не смог справиться с ее эмоциями (добро?). Возвратившись домой после того ужасного разговора, Сервилия дала волю своему горю, гневу, боли. Домашние были потрясены, слуги разбежались. Брут закрылся у себя в комнатах. Он слушал. Потом Сервилия ворвалась в его кабинет и рассказала ему, что она думает о Гае Юлии Цезаре, который не желает жениться на ней, потому что она была неверной женой.

— «Неверной»! — визжала она и рвала на себе волосы. Лицо и грудь над вырезом платья Сервилия расцарапала до крови своими ужасными ногтями. — Неверная! С ним, только с ним! Но я недостаточно хороша для человека из рода Юлиев Цезарей, чья жена должна быть вне любых подозрений! Ты этому веришь? Я — недостаточно хороша!

Это было ее ошибкой. И вскоре Сервилия поняла это. Во-первых, отказ Цезаря еще больше укрепил помолвку Брута с Юлией. Отступила опасность, что общество плохо воспримет союз родителей жениха и невесты — формальный инцест, даже если и отсутствует кровная связь. Законы Рима относительно степени единокровности, допускаемой при заключении брака, были достаточно неопределенны, скорее — и чаще всего — это был вопрос mos maiorum, чем специального закона, записанного на таблицах. Естественно, сестра не должна была выходить замуж за брата. Но когда вопрос стоял о браке племянника или племянницы с тетей или, соответственно, дядей, только обычай и традиция, а также общественное неодобрение могли помешать этому. Браки между двоюродными братьями и сестрами вообще были частым явлением. Таким образом, никто не мог, ни по закону, ни по религиозным соображениям, предать проклятию двойной брак Цезаря с Сервилией и Брута с Юлией. Но, без сомнения, такое никому не понравится!

А Брут был сыном своей матери. Он любил, чтобы общество одобряло все, что он делает. Неофициальный союз его матери с отцом Юлии был все-таки меньшим позором: римляне прагматичны в подобных вещах, потому что подобные вещи случаются, как на них ни смотри.

Вторая ошибка Сервилии заключалась в том, что вспышка ее гнева заставила Брута взглянуть на свою мать как на обычную женщину, а не как на олицетворение власти. Истерика Сервилии посеяла в нем маленькое зернышко презрения к ней. Он не избавился от страха, но теперь мог справиться с этим страхом, не теряя самообладания.

Сейчас Сервилия улыбнулась, села и приготовилась поболтать с ним. О, хоть бы его кожа стала почище! Шрамы под этой неопрятной щетиной, наверное, очень страшны. Они никогда не исчезнут.

— В чем дело, Брут? — мило спросила она.

— Ты не против, если я спрошу у Цезаря, можем ли мы с Юлией пожениться уже в следующем месяце?

Сервилия удивилась:

— А почему это пришло тебе в голову?

— Да так. Просто мы с ней помолвлены уже столько лет… Юлии уже семнадцать. Очень многие девушки выходят замуж в этом возрасте.

— Это правда. Цицерон позволил Туллии выйти замуж в шестнадцать, но он — не такой уж важный пример. Однако семнадцать лет — вполне приемлемо для представителей настоящей аристократии. Если никто из вас не передумал. — Сервилия улыбнулась, послала сыну воздушный поцелуй. — Почему бы и нет?

Прежняя власть ее над сыном была восстановлена.

— Ты предпочитаешь спросить Цезаря сама, мама, или это должен сделать я?

— Конечно, ты, — ответила Сервилия. — Это замечательно! Свадьба через месяц! Кто знает? Мы с Цезарем скоро можем стать дедушкой и бабушкой.

И Брут отправился к своей Юлии.

— Я спросил свою мать, не будет ли она против, если мы поженимся в следующем месяце, — сказал он, нежно поцеловав Юлию и подводя ее к ложу, где они могли сесть рядом. — Она считает, что это просто замечательно. Поэтому я собираюсь просить об этом твоего отца, как только его увижу.

Юлия молчала. О, как она надеялась, что у нее будет еще один год свободы! Но нет, этого не случится. И если подумать, не лучше ли сделать так, как предлагает Брут? Чем больше времени пройдет до свадьбы, тем ненавистнее ей будет сама мысль об этом браке. Надо решаться! Поэтому она тихо проговорила:

— Это замечательно, Брут.

— Ты думаешь, твой отец примет нас сейчас? — тут же спросил он.

— Уже темно, но он так рано не ложится. Он закончил работать над законом о земле, а теперь трудится над чем-то еще. Сто писарей еще у нас. Интересно, что сказала бы Помпея, если бы узнала, что ее прежние комнаты превращены в конторы?