Иван Фирсов - Морская сила(Гангутское сражение)

На севере берега прочно удерживались Швецией. На востоке, по сути, теперь от Курляндии до Финлян­дии утвердилась Россия. Дальше к западу берега усе­яли Пруссия, Речь Посполитая, Померания, Меклен-бург, Голштиния. Шведов почти изгнали из Помера­нии, остался один Висмар, к которому на помощь со­юзникам двинулись полки генерала Репнина.

Давно присматривался царь к приморским княже­ствам. Приходили не раз ему мысли использовать ди­настические союзы для укрепления положения дер­жавы на берегах Балтики.

Четыре года назад, встречаясь с герцогом Меклен-бургским, Леопольдом, царь завел речь о женитьбе гер­цога на его племяннице, Екатерине Ивановне. Такие де­ла обычно быстро не совершаются. Теперь подошел срок. В Петербурге составили брачный договор, по кото­рому Екатерина сохраняла свою веру. Герцог обязался ежегодно выплачивать жене 6000 ефимок на расходы.

Царь не скупился на бриллианты, наряды, а глав­ное, послал войска на помощь герцогу для взятия Ви-смара.

Собираясь в путь, царь отправил Апраксина в Ре­вель.

— До чистой воды три месяца. Корабли и фрегаты в Ревеле ракушками обросли, мало ходки потому. Просмотри сам, надлежит ли килевать «Полтаву», «Святого Петра». Обломай лед, тащи к берегу, клади на борт. Как лед сойдет, из Либавы Змаевичу быть в Ростоке, меня дожидаться. Корабельную эскадру Сиверсу в Копенгаген вести. Сам здесь за всем флотом и войском присматривай. В остальном действуй по способности. Указы с дороги буду слать.

После Крещения Петр с супругой и племянницей отправился в Данциг, где находилась главная квартиpa войск генерала Шереметева. Бракосочетание пле­мянницы и свадьбу сыграли в Данциге.

Правда, Петра предупреждали из-за рубежа послан­ники, что жених не оформил, как следует, развод со сво­ею женой и вообще человек он недобросовестный.

Державные интересы Петр ставил выше всего.

— Сим браком мы по праву, по родственному, оседлаем берега Зунда. Оттуда рукой подать до швед­ской Сконии, на южном берегу.

Замыслы русского царя, видимо, разгадали на бе­регах Темзы. Известия о бракосочетании в Данциге вызвали переполох в Лондоне.

Докладчик короля Георга I, ведавший всеми ино­странными делами, статс-секретарь Гаунсэнд возму­щался:

— Царь Петр зашел весьма далеко. Сначала он за­владел берегами Курляндии, выдав замуж свою пле­мянницу Анну Иоанновну. Сейчас в Риге и Либаве стоят его эскадры. Затем царь породнился с австрий­ским императором, женив своего сына на его свояче­нице. Теперь он вознамерился осваивать порты Мекленбурга и держать свои войска подле границ наших ганноверских владений.

«В Англии ревность к могуществу Петра быстровозрастала, так как русское владычество на Балти­ке угрожало стать для британской торговли хуже,чем было шведское. С каждым днем становилось все более очевидным, что главной целью военных пред­приятий Петра было способствовать экономическо­му развитию его новой империи».

Масла в огонь подлил другой статс-секретарь, Стенгоп, своим донесением из Копенгагена.

В обширной реляции он с тревогой сообщил о вво­зе в Россию сотен французских и голландских масте­ров, о караванах морским путем в Астрахань, Пер­сию, Китайскую Татарию, каналах, соединяющих Балтийское море с Белым и рекой Волгой. Русские, овладев Балтийским морем, заведут торговлю через Любек к ущербу для британской торговли. А сие вос­кресит соперничество Ганзы с Англией. «Если царь будет оставлен в покое на три года, он будет абсолют­ным хозяином в этих краях».

А царь, путешествуя по суше, не забывал флот. Осенью вызволил он из ссылки Корнелия Крюйса.

— Поезжай в Ревель, разберись с худыми судами, готовь их к навигации. Назначаю тебя генерал-интен­дантом.

В дороге получил письмо от Апраксина, между прочим сообщал он, что Крюйс трудится с ленцой. Тут же предупредил без жалости царь:

«С великим неудовольствием слышу, что Ревель-екая эскадра так у вас неисправна, и осеннее удобное время упущено; ежели впредь так поступать стане­те, можете живот свой потерять…»

Генерал-адмирал не наговаривал на своего бывше­го подопечного. Крюйс после возвращения из ссылки заметно сдал. Старше Апраксина годами, медлитель­ный по складу характера, он распоряжался теперь с необыкновенной осторожностью, выверяя каждое слово. Видимо, пребывание в далекой Казани нало­жило свой отпечаток на состояние неторопливого по натуре норвежца.

В самом деле, несладко пришлось ему в непривыч­ной обстановке. Губернатор, прочитав царский указ, поджал губы, искоса поглядывая на обмякшую с до­роги фигуру разжалованного вице-адмирала.

Поначалу определил ему на постой захудалую квартирку на окраине. Но Крюйс с женой не унывали, на двоих жилье было сносное. Своих детей, двух сы­новей и дочь, они отправили в Амстердам — зачем им страдать за грехи родителей.

Обустроившись с помощью двух приставленных матросов, супруги благополучно перезимовали, нику­да не наведывались, потому что местное общество об­ходило их стороной. Их спокойная жизнь наруши­лась в первый весенний день. Посыльный чиновник передал распоряжение губернатора:

— Сию квартирку велено вам освободить и пере­ехать в иную.

Только обосновались Крюйсы на новом месте, как от губернатора последовало указание переехать им в другое место.

Тут смирению отставного вице-адмирала пришел конец. Крикнув матросов, он погрузил пожитки на телегу и направился к губернаторскому особняку. Распахнув двери, он приказал матросам заносить ве­щи и занял две пустующие комнаты напервом этаже.

Услышав шум, губернатор Кудрявцев, узнав, в чем дело, дал слово больше не тревожить Крюйса…

Утвердившись окончательно с жильем, жена слез­но просила мужа:

— Напиши, Корнелий, государю, пусть он тебя отпустит с миром домой, в Амстердам.

— Как так, с позором явлюсь в Голландию? — ки­пятился Крюйс. — Надобно мне в России заслужить прощение.

Однажды жена, урожденная голландка КатеринаФоохт, ушла помолиться к подруге-немке, такой же реформистке, учительнице в губернаторском доме. Вернулась она необычно взволнованной:

— Из Петербурга пришла почта, сообщают цар­ским манифестом о какой-то виктории морской над шведами.

Пришлось опальному моряку наведаться в губернскую канцелярию, где Он, не без волнения, прочитал царский манифест о Гангутском сражении.

По мере чтения наливалось краской обычно блед­ное лицо Крюйса, еще ярче проступало родимое пятно на щеке. «Как жаль, что я не с ними, моими пару­сами и пушками, — досада и боль саднили сердце, — сколько лет и здоровья отдал я флотскому делу, а те­перь случилась виктория, а мне здесь горевать суж­дено».

Вернувшись домой, он со вздохом рассказал жене о гангутской победе и ушел в другую комнату.