Иван Фирсов - Гангутское сражение. Морская сила

На деле вышло, что шведы не торопятся начинать разговор о мире.

Знал Петр, что в Стокгольме немало противников мира с царем. Королевский Совет да принцесса Уль-рика не скрывали своего раздражения политикой Карла. Об этом не раз вспоминал в своих донесениях Долгоруков. Князь Куракин узнал, что и в Лондоне всполошились, узнав о желании Карла к замирению с Россией.

В Стокгольме появились английские эмиссары и предложили королю:

— Англия поможет вам кораблями и деньгами и готова заключить союз против России…

Король колебался, начало переговоров с русскими затягивалось. Четыре месяца Остерман томился ожиданием на острове Сундшер, и наконец в середине мая конференция, как называли переговоры шведы, открылась.

Выслушав предложения царя, Герц отправился в Стокгольм, на доклад королю…

Еще не раз мчались гонцы в Петербург, Герц наведывался к своему королю, а Остерман ездил за советом к царю.

В Стокгольме в открытую говорили, что немец продает Швецию за русское золото. И действительно, со стороны казалось, что только первый министр и король заинтересованы в мирном исходе.

Петр торопил Остермана. В Петербурге Апраксин посоветовал Петру:

— Для устрашения шведов, дабы скорее склонить их к миру, надобно к Аландам галерный флот направить.

Петр на мгновение задумался. Со дня на день решится судьба его сына Алексея. После возвращения из Неаполя он поначалу раскаялся, но не во всем. Заговор против Петра открылся позднее. Теперь, собственно, участь его определена. Не жилец он на этом свете…

— Готовь, генерал-адмирал, эскадру и галерный флот. Двинемся в море. Слышно, англичане свою эскадру в Балтику снаряжают.

В дни, когда в Петербурге допрашивали царевича, на Котлинском рейде шаутбенахта Шелтинга хватил апоплексический удар. Петр приехал к нему на корабль, покрутил головой — контр-адмирал лежал в беспамятстве, дни его были сочтены.

Возвратившись на «Ингерманланд», Петр медленно прошелся по шканцам, поднялся на ютовую надстройку, у среза кормы оперся о резные перила. В последние дни на берег его не тянуло.

От пылающего, удаляющегося к горизонту диска солнца по зеркальной поверхности воды тянулись багряные полосы. Корму изредка приподнимала легкая зыбь, на руль то и дело чуть слышно наплескивались случайные, шальные волны.

О чем размышлял флагман русского флота, любуясь красотами вечерней панорамы? О бренности жизни, личной трагедии, заботах о державе, которую наконец-то разглядела Европа на просторах Балтики. Наверное, и о море, таинственно-грозном и непредсказуемом в бурю и обворожительно-притягательном в часы умиротворения и покоя, как сейчас. Редко выпадали в его жизни такие блаженные мгновения.

Вокруг гомонили белокрылые чайки. Плавными, широкими кругами они парили над кораблями, касались на мгновение морской глади, взмывали вверх и уносились вдаль.

«Дело, так или иначе, идет к миру, — размышлял Петр, — который месяц на Аландах послы обговаривают это со шведами. А что дальше? Флот завоевал викторию, куда направить его паруса? — Вспомнились вдруг походы по Белому морю, свинцово-черная громада океана без конца и края. — Салтыков писал о северном пути в Китай и Японию, проведать-то надо бы, полковник Ельчин прислал карты. Сошлась ли Америка с Азией, как он показывает? А кого послать? Молодь из Морской академии? Подросли, пожалуй…»

Красно-медный диск солнца нехотя коснулся горизонта, пробили четыре склянки…

«К утру на корабле Шелтинга „Марбурх“ спустили на одну треть высоты его контр-адмиральский флаг, кормовой и гюйс-сигнал кончины — и за тем, следуя кораблю „Ингерманланду“, на всем флоте спустили на треть флаги, гюйсы и вымпелы. Государь тот час же поехал на корабль „Марбурх“, простился с телом любимого им, пятнадцать лет служившего у него адмирала и отправился в С. Петербург».

В предпоследний июньский день Петр съехал на берег. Хоронил своего сына Алексея. Угрюмый, молчал всю дорогу и в конце не выдержал, отчаянно выкрикнул:

— Когда б не монахиня-жена, не монахи, не Кикин, Алексей не дерзнул бы на такое зло. О, бородачи! Многому корень зла старцы и попы!

Душа переполнилась горечью, потянуло на Кот-лин, надобно Шелтинга проводить…

Похоронили Шелтинга на Котлине, и «поминки были на славу справляемы». В начале июля Апраксин повел эскадру. На Балтике шведы пока перестали нападать, но отвоеванное следовало надежно удерживать.

Авангардом эскадры в кампанию командовал вице-адмирал Петр Михайлов, арьергардом — шаутбе-нахт Меншиков. Эскадра зашла в Ревель, крейсировала у берегов Лифляндии, праздновала Гангутскую викторию на Ревельском рейде, потом ушла в море. Завидя эскадру, одиночные шведские корабли убирались восвояси, но некоторых все же пленили — фрегаты, шнявы.

Как обычно, Балтийский флот вспоминал свою первую морскую викторию над шведами.

«27 июля, в день Гангутской победы, было здесь празднество: весь флот расцветился флагами, и палили — сперва со всех кораблей по 15 выстрелов; потом, в 3 часу, с корабля князя Меншикова четыре раза из 7 и один раз из 5; в 6 часу с Государева корабля три раза из 9, потом из 7 и, уже в 10 часу вечера, из 21, тогда же спустили флаги и играли зорю».

У Гангута Петр с Апраксиным перешли на галерный флот генерала Голицына, проверили готовность морской пехоты. Маневрировали в море «для устрашения неприятеля, дабы тем скорее склонить к миру». Рядом на Аландах шли переговоры… Но корабли эскадры отрабатывали свой хлеб: захватили в море тридцать два шведских торговых судна, шняву о четырнадцати пушках, трехпушечный шхербот. Эскадра шведов на Балтике не показывалась.

В сентябре начались осенние шторма, корабли отдавали якоря на Котлинском рейде, готовились к зиме…

Стала Нева. Лед сковал Котлинский рейд. В Петербург дошла неприятная новость. В последнюю осеннюю ночь в Норвегии, под стенами крепости Фри-дрихсгаль, в упор, загадочной пулей в лоб, был убит Карл XII. Хотя находился он в траншее, далеко от крепостных стен, куда не долетали неприятельские пули…

По зимнему тракту прискакал курьер от Остерма-на. Возведенная на трон королева Ульрика-Элеонора спешно отозвала Герца, которого сразу же арестовали. Королева Ульрика во всеуслышание объявила:

— Отныне мы намерены вступить в соглашение с королем Великобритании.

Зимние холода окружили Аланды ледяным панцирем…

Сопоставляя донесения послов из Аланд, Петр с сожалением заключил:

— Видимо, мир с Ульрикой добывать придется на шведском берегу.

Пронизывая густой туман, мелкая зимняя морось вперемежку с редкими хлопьями снега сыпалась в Темзу. В гостиной сумрачного особняка стало совсем темно, и лорд Адмиралтейства Георг Бинг распорядился зажечь свечи раньше обычного. Только что к нему зашел для конфиденциальной беседы старый добрый товарищ, адмирал Джон Норрис. Скоро его эскадра должна идти к берегам Швеции, и Бинг решил потолковать с ним по одному деликатному делу.