Геннадий Ананьев - Риск.Молодинская битва.

— Закапываться так, будто спешите. На самом же деле не напрягайтесь, ибо в любом случае долго мы здесь не устоим. Да и нет нам нужды оборонять пере­праву, живота не жалея. Бежать без оглядки — вот на­ша основная задача. Вначале прямо по дороге, побросав пушки, повозки и иное все обузное. За холмами, что в версте отсюда, — вправо в лес. А одной тысяче бежать с оглядкой. Встанет она на холмах и задержит татар, по­ка мы в лесу укроемся. Знак для отступления — три удара полкового набата. Если нет вопросов, расходитесь по своим местам и приступайте не мешкая к работе. У меня остается тысяцкий восьмой тысячи и второй вое­вода, князь Одоевский.

Вопросов у каждого много. И самый главный — отче­го нет стены перед туменами Девлетки? Что, до самой Москвы бежать? И не повторится ли прошлогоднее? Но каждый понимал, что первый воевода спросил о вопро­сах ради порядка, а не всерьез, он уверен, стало быть, знает более того, о чем рассказал.

С князем Одоевским и тысяцким, определенным в за­слон, разговор более откровенный, хотя тоже не начистоту.

— Сотникам и десятникам объясните, чего ради оста­ются они на явную, почитай, гибель. Но кроме того, нуж­но и мечебитцам все растолковать: держаться, пока полк подальше, мол, отступит, сохраняя свои силы для реша­ющего боя. Да и самой тысяче не стоит слишком много терять воев. Вам недолго нужно стоять, а затем — тоже в лес. Нас догонять.

Полку князя Федора Шереметева была отдана правая сторона дороги, откуда ему предстояло щипать крым­скую змею, и не хвост, а ближе к голове, левая сторона дороги и хвост— для Передового опричного полка.

— Сейчас бы сбегать на холмы, поглядеть, где ловчее встать? — предложил тысяцкий.

— Разумно. Сбегай. Впрочем, — вдруг осенило Федо­ра Шереметева, — постарайся вернуться пораньше, что­ бы, как стемнеет, увести свою тысячу и там готовить стойкую оборону. Крымцы за нами погонятся сломя го­лову, вот тут вы и отсекайте их. Пару пушек укати с со­бой и устрой их.

— Я тоже с ним, — твердо заявил князь Одоевский. — Вместе мы лучше подготовимся к встрече крымцев. В де­ла тысяцкого не вмешиваясь, стану ратников вдохнов­лять.

— От советов добрых не отказывайся.

— Само собой.

— От лазутчиков крепко оберегайтесь.

— Предвижу, не будет лазутчиков, — возразил князь Одоевский. — Они уже все разведали. Утром попрут.

— Твоими устами мед бы пить. — И строго: — Не по­читай за губошлепов крымских воевод. Обереги себя за­садами. Да чтоб бдели бы. Не дай Бог, кого заарканят. Худо будет. Очень. Вот как Девлетка начнет переправ­ляться через Лопасню, тогда снимай засады.

— Так все и устрою.

Вроде бы обо всем договорились, теперь остается толь­ко одно — ждать, перемогая ночь и надеясь, что утром налетит черная воронья туча.

Когда совсем стемнело, первый воевода князь Федор Шереметев покинул шатер, чтобы пообщаться с ратника­ми у костерков, но увидел на левом фланге своего полка необычно много костров, которые пылали во всю мощь. Князь — туда. И видит с удивлением, что во всей тысяче идут земляные работы.

«Сказано же, чтоб без старания, только для видимос­ти, чего же самовольство?!»

Однако приглядевшись, понял, что ратники не копа­ют усердно, а забавляются с озорной веселостью.

Тысяцкий спешит встретить первого воеводу. Докла­дывает:

— Поддразниваем, дабы не тянул ворог проклятый с ударом. Побоится, что зароемся в землю глубоко, с само­го рассвета полезет.

Удивительно, вроде бы не полностью открыл первый воевода, чего ради не упорная оборона переправы, а надо же — полностью понят замысел.

А тысяцкий торопится пояснить:

— Не моя выдумка, и даже не из сотников кто предло­жил, а десятник — Антипка Синеглаз.

— Самолично скажу ему ласковое свое слово, А к тебе с сомнением: не устали бы мечебитцы, всю ночь трудясь?

— Я то же самое спросил у Антипки, а он в ответ: не рубиться же с вражиной предстоит, а пятки смазывать. Ноги же — не руки, чего им уставать, когда руками копа­ешь?

«Ишь ты, ничего не скроешь от воев». Тысяцкий продолжает:

— Да и озоруют не все. По паре от десятки. Часа два и — баста. Другая пара швыряться примется.

— Почин стоящий. По всем тысячам велю то же самое делать.

И подумал с удовлетворением: запылают костры, и в их свете крымцы увидят, что полк готовится встретить их достойно, вот тогда поспешат с атакой, да и сил не по­жалеют.

Все так и произошло. Едва посветлел восток, затяну­ло, к досаде русских ратников, Лопасню туманом. Не видно ничего, что происходит на вражеской стороне, слышно лишь, что топот нарастает, гудит земля от мно-гокопытья.

«Кажется, все ладом начинается, — оценивает князь Федор Шереметев. — Туман бы поскорей отнесло».

Потянул свежий утренний ветерок, разрывая в клочья туманную завесу, унося ее в лесные дебри, и вот они — та­тары. По полутысяче в ряд, как у них и принято. А рядов этих — нескончаемо. Сейчас взвоют корнай, заверещат сурнаи, и завертится «чертово колесо» у берега, осыпая за-копы тучами стрел.

«Поглубже бы стоило рыть закопы», — запоздало уп­рекнул себя первый воевода. Скомандовал сигнальщику: «Два удара!»

Гулко ухнул полковой набатный барабан, еще раз, и вот уже подхватили эти удары барабаны тысяцких и сотников, и едва лишь первые ряды крымских конни­ков начали было вертеть свое «чертово колесо», все пушки одновременно жахнули дробью. Рушницы за­частили, тоже доставая всадников. Полетели и кале­ные болты самострелов: посильно и им на таком рас­стоянии пробивать воловьи доспехи крьшцев. В один миг стройность колеса нарушилась. К тому же и кони начали падать не только от стрел и дроба, но и насту­пать на триболы, которыми были густо усеяны берега Лопасни.

Дробь пушек и рушниц, болты самострелов дружно прореживали черную тучу, и крымцы, не ожидавшие столь дружного и меткого огня, на какое-то время опе­шили, но вот взвилось грозное: «Ур-ра-агш!», и крым­ские всадники, стегая коней, понеслись в реку — вода забурлила, словно возмущенная тем, что ее покойный и вольный бег нарушен столь великим вторжением.

— Три удара! — крикнул Федор Шереметев сигналь­щику и сам первым побежал по дороге.

Еще по одному выстрелу дали пушки, еще один залп рушниц, еще по одному болту пущено из самострелов и — наутек следом за князем-воеводой.

Левый берег Лопасни тоже засеян триболами, и это на какое-то время должно задержать нападающих, и полк успеет унестись за пару сотен саженей. А там рукой по­дать — холмы. Там тысяча, которая готова встретить растянувшихся в стремительной скачке крымцев.

Впрочем, многие русские ратники, не добегая до хол­мов, юркали — особенно, если слышали за спиной храп скачущего коня, — в ерник, там где он вплотную подсту­пал к дороге. И это спасало надежно: всадники, захва­ченные погоней по дороге, не обращали внимания на тех, кто скрывался в густом подлеске.