Геннадий Ананьев - Риск.Молодинская битва.

Весьма разумно поступали смышленые мечебитцы, сохраняя свои жизни, верно считая, что и по лесу можно добежать до холмов и соединиться с основными силами полка. Воевода, как они понимали, не взыщет с них за столь малое ослушание.

С холмов встретили татар пушечными выстрелами, залпами рушниц и свистом каленых болтов, но разве ос­тановишь стремительный вал. Передовые полегли, но следом скачут тысячи, и если бы они даже захотели оса­дить коней, им не удалось бы враз сделать это, да они и не хотели ослаблять удар. Трусость не в натуре татарских нукеров, да и кони их приучены без боязни перемахивать через сраженных лошадей и людей, стремительности скачки почти не снижая.

Сошлись уже с передовыми в рукопашном бою, но все­го минут десять выдержала тысяча, а те, кто остался жив, кинулись в лес.

Торжество победы. Никто из крымцев не стал углуб­ляться в лес за жалкими, как они считали, остатками гя­уров. Лучше, посчитали, собирать брошенное ими ору­жие.

И — великая радость: найден в дорожной пыли неимо­верно дорогой саадак. На зеленом замшевом поле словно сказочные цветы расцвели драгоценными камнями и жемчугом. Десятник — сотнику, в надежде получить по­вышение; сотник — тысяцкому; тот — темнику; а тем­ник напрямую к Девлет-Гирею, минуя Дивей-мурзу. С гордостью положил саадак к ногам своего хана.

— Мы разбили не полк! Мы разбили больше. Мы раз­били все, что мог противопоставить тебе, великий и могу­щественный хан, раб твой князь Иван.

— Ты получишь от нас достойную награду, когда мы вос­сядем в Кремле — столице возрожденной Золотой Орды.

В то самое время, когда Девлет-Гирей обещал то, чего еще не имел, в главную ставку русских войск прискакал гонец от князя Федора Шереметева. Ему надлежало ска­зать всего два слова:

— Полк бежал.

— Велика ли потеря? — спросил князь Михаил Воро­тынский, вовсе не сдерживая своей радости, так не соот­ветствующей заданному вопросу.

— Не очень большая. Сотен пять, наверное, — ответил гонец, весьма обескураженный тем, как воспринял глав­ный воевода позорную весть о паническом бегстве полка. Да, полк бежал, подчиняясь приказу, но разве это может служить полным оправданием. Позор на голову полка, позор для всей русской рати.

— Большие силы были против полка?

— Тумена два насело. А то и три.

— Отменно.

Вышло даже лучше ожидаемого. Отступление под ударом столь мощного кулака не вызовет никакого подо­зрения. Все сделано так, как и следовало сделать.

Ликовал главный воевода Окской рати. Понеслись гонцы к первым воеводам полков с новыми приказами.

Поскакал гонец князя Воротынского и к воеводам боль­шого огненного наряда и гуляй-города.

Еще пуще князя Воротынского ликовал хан Девлет-Гирей. Не сдерживая гордости за свое мудрое решение, хан велел позвать Дивея-мурзу, чтобы унизить того при­людно, заставив выслушать рассказ темника о большой победе над гяурами и самолично посмотреть на знатный трофей.

— Этот саадак казанского хана не мог носить простой воевода, — торжествуя, внушал хан Дивей-мурзе. — Мы разбили не полк, а все воинство гяуров. Путь на Москву свободен. Тех, кто остался в Серпухове, мы станем дер­жать в осаде. Они нам не помеха.

Очень хотелось Дивей-мурзе возразить хану, преду­предить, что он ошибается и эта ошибка может обернуть­ся большой бедой, но сделать этого не посмел. Он заста­вил себя промолчать.

А хан, полный надежд, торжествующе повелевал:

— Завтра с рассветом идем на Москву по Серпухов­ской дороге. Никого не трогать, деревни и города не сжи­гать, пленных не брать. Отныне гяуры — наши поддан­ные. Брать только необходимое на корм коням и для пи­щи моим воинам! За ослушание — смерть! Нам нужны

рабы. Как можно больше рабов, нам не нужны разрушен­ные жилища, запустелые пашни, бесскотные пастбища!

На десяток верст вытянулось сжавшееся было понача­лу татарское войско, и поползли захватчики многоголо­вым чудищем неспешно, будто и впрямь нечего ему опа­саться. Однако же себя и свой походный гарем хан окру­жил внушительной силой телохранителей, его примеру тут же последовали царевичи, мурзы, князья и муллы. Но это никого не удивило (ибо так завещал великий Чин­гисхан), кроме нескольких нойонов и темников, кото­рые, как и Дивей-мурза, не очень-то верили в повторение легкого прошлогоднего успеха. Тем более что им посто­янно доносили о множестве русских разъездов, шныряю­щих вокруг войска, от самой его головы до последних обозов, а пойманные языки даже под пытками ничего вразумительного не говорят, похоже, и сами ничего не знают.

Да, это было именно так. Князь Воротынский еще полный день не покидал своей главной ставки, оттуда по­сылал казаков-порубежников лазутить. Туда же велел присылать гонцов с донесениями.

Малая часть Большого полка тоже продолжала пере­стрелку с крымцами, все делая так, словно противостоял разбойной рати целый полк, сам же он не знал, что ока­зался в полной изоляции, что Серпухов давно обойден крымцами, а князь Воротынский специально не посылал к оборонявшимся связных, чтобы, не дай Бог, те не попа­ли бы в руки татарские. Лишь к исходу дня тысяцкий на свой страх и риск отпятился от реки и укрыл ратников за городскими стенами.

Крымцы осадили только Высоцкий монастырь и Вла-дычень. Сил на то чтобы окольцевать и Серпухов, у них недоставало, им бы впору сдерживать вылазки из монас­тырей. Однако хану своему они доносили (один из таких гонцов был перехвачен и под пытками рассказал о том, что он должен был сообщить хану), что плотно окружили крупные силы русских и не выпускают их из крепости. На это и рассчитывал Воротынский, не спешивший по­кидать своей ставки, где ежегодно сиживали до него главные воеводы Окской рати.

Только поздно вечером он выехал в скрытый стан Большого полка, повелев своей дружине и отобранным порубежникам из казаков и детей боярских, чтобы те на­глухо перекрыли все пути к тайному стану:

— Излавливать всех крымских лазутчиков и достав­лять их лично ко мне.

В прежней ставке князь оставил несколько порубеж­ных воевод, дабы они принимали от станиц и лазутных дозоров донесения и переправляли к нему лишь с теми, кому полностью доверяли. Только эти воеводы знали, когда и в каком месте будет находиться князь Михаил Воротынский. Это, конечно же, замедляло поступление свежих вестей, но еще пару суток с таким положением можно было мириться. Пока важно другое: пусть крым-цы без сомнения двигаются по Серпуховской дороге вплоть до Пахры.

На следующее утро Большой полк наконец-то высту­пил, и ратники взбодрились, начав понимать, что воево­да их хитрит и что главная сеча еще впереди. Ее ратники ждали и ради свободы отчизны своей были готовы сло­жить головы без страха и сожаления.