Геннадий Ананьев - Риск. Молодинская битва

— Что же это получается?! Девлетка губит малые заслоны, а мы уподобились зайцам, трусливо укрывшимся под лапами елок! Видится мне, что не один наш полк безделием мучается, — начал выплескивать накопившееся недовольство Богдан Вельский второму воеводе Хворостинину. — Выведет Девлетка все свои тумены на дорогу и пойдет изгоном к Москве! Как год назад. Не крамольничает ли князь Воротынский? В прошлом году ослушался приказа князя Ивана Вельского, к чему это привело! Вот и теперь чудачит!

Воевода Хворостинин хотел было возразить, что малые силы Михаила Воротынского не сыграли бы никакой роли, когда воевода-неумеха погубил всю Окскую рать, и что, наоборот, медленное движение оказалось более полезным: крымцы посчитали, будто идет на подмогу крупная рать, и побежали восвояси. Однако Хворостинин просто-напросто побоялся заступиться за главного воеводу не только потому, что и сам недоумевал, отчего князь Воротынский не начинает решительного боя (русские полки встали бы непробиваемой стеной), но еще и потому, что перечить племяннику Малюты Скуратова, которого тот старательно и беззастенчиво подталкивает к трону, что плевать против ветра — себе же в лицо угодишь. Тем более что Богдан Вельский обвинял князя Михаила Воротынского в крамоле, стало быть, вполне мог обвинить и его, Хворостинина, в пособничестве, тогда не избежать пыточной.

Такой вот оказался расклад. Отправились второй и третий воеводы вдвоем в грубо срубленную, но довольно просторную избу первого воеводы Опричного полка князя Андрея Хованского.

— С чем пожаловали, соратники мои?

Молчание. Богдан Вельский надеялся, что первым заговорит Хворостинин, ради чего он и рек столь много страстных слов, но тот явно не собирался открывать рта, лишь стоял насупившись. Тогда Богдан Вельский, нарочито подчеркивая серьезность момента, спросил:

— Мы с Хворостининым спрашиваем себя: не ковы ликует главный воевода?! Вот и тебя решили спросить: от чего ты не вмешаешься? Ты, первый воевода Передового полка, царева Опричного полка, соучаствуешь в том, что Девлетка, обходя нас, идет прямым ходом на Москву!

Нет ли нужды срочно слать гонца к государю нашему Ивану Васильевичу?!

Так и подмывало князя Хованского рявкнуть: «Сопляк!», стукнув кулаком по столу, но усилием воли сдержавшись, лишь ответил со всей строгостью в голосе:

— Я бы мог тебя оковать за бунтарские слова твои и отправить на суд к государю нашему, но обещал твоему дяде наставлять тебя в воеводстве, поэтому на первый раз прощаю, но предупреждаю: повторишь еще раз подобное — окую! — и добавил, смягчая тон: — Еще придет время, юный воевода, показать в рати свою удаль и свои способности, да и прыть свою.

Как верно поступил князь Михаил Воротынский, раскрыв перед первым воеводой Опричного полка свой замысел. Не знай князь Андрей Хованский тайного его замысла, наверняка поддержал бы Богдана Вельского, и пошло бы тогда все наперекосяк. Теперь же бунт задавлен в зародыше, и о нем Воротынский даже не узнает.

Впрочем, в судьбе князя Михаила Воротынского это неизвестное ему событие сыграет весьма коварную роль. Богдан Вельский тайно от первого и второго воевод пошлет своего верного слугу к Малюте Скуратову, который и перескажет тому все, что происходило в первые дни после переправы крымской рати через Оку, сообщит и о споре с первым воеводой Опричного полка, и Малюта Скуратов увидит в этом хорошую возможность еще раз напакостить Михаилу Воротынскому, ближнему слуге государя Ивана Грозного. Скуратов разработает целый план, в котором главная роль в победе над крымцами станет приписываться исключительно Опричному полку, убедит Ивана Грозного, что, если бы не усилия этого полка, русская рать была бы разбита наголову. Осуществить этот план Малюте Скуратову поможет и подвиг, совершенный Богданом Вельским.

Но до того рокового дня оставалось еще много времени. Трудного времени и к тому же неведомого. И не ясно еще было, к какому исходу приведет разумная, но весьма рискованная тактика.

В главном стане Большого полка было напряженно и тревожно. То и дело отворялись ворота, чтобы впускать казаков-порубежников на взмыленных конях. Князь принимал каждого сам лично, и сердце его наполнялось радостью: двинулся Девлет-Гирей по Серпуховской дороге, где лучше всего можно провести в жизнь задуманное.

Наконец прискакал гонец и от воеводы Федора Шереметева, сообщил:

— Полк встал на Лопасне. Передовой отряд крымцев подошел и разбит. Воевода считает, завтра на рассвете ударит Девлетка несколькими туменами.

— Дай бы Бог. Дай бы Бог.

Как ни держал в тайне свой план Михаил Воротынский, но не был воевода вполне уверен, что Дивей-мурза не разгадает его. И не без основания опасался: Дивей-мурза действительно начал уже тревожиться, уже заподозрил, что не случайно русские воеводы так легко дали переправиться через Оку. Он не раз уже задавал себе вопрос, отчего все переправы, кроме устья Нары, оставались почти без рати, лишь триболы вывели из строя несколько сотен коней, да лодьи потопили кроме десятка турецких пушек довольно много людей. Лодьи расчетливо действовали, появлялись, когда отчаливали от берега плоты, уничтожали всех, кто на них находился, но, как только пушки, поддерживающие переправу, открывали стрельбу, уходили по воде подальше от ядер. Пришлось от них отбиваться постоянной стрельбой пушек. Судя по тому как действовали русские, они получили весть о походе Девлет-Гирея давно и готовились к его отражению. Но почему же тогда на переправах не установили пушки, чтобы помогать лодьям? Иль ума не хватило? Непохоже. И где же русская рать? В Серпухове? В Коломне? В Кашире? Бездействует в своих привычных станах или, как и в прошлом году, спешит в Москву для ее обороны? Непохоже и на это. Дозоры, которые шныряют по всем дорогам, не встречали полков.

Дивей-мурза уже послал за мурзой Теребердеем, военачальником умным и хитрым, но главное, ногайцем, как и он сам, оттого пользующимся полным доверием лашкаркаши. Разговор с ним глазу на глаз еще больше насторожил Дивей-мурзу. Теребердей, как оказалось, обеспокоен тем же, считая, что все идет не так, как всегда. Похоже, русские где-то упрятали свои основные силы, мелкие же отряды не стоят насмерть, как обычно бывало, а бегут в страхе.

— Остановиться бы и оглядеться, таково мое мнение. Хан примет совет, если он сойдет с твоих уст.

— Верно. Нужен серьезный разговор с ханом. Хан узнает и о твоем мнении, — ответил Дивей-мурза своему соплеменнику, и тот, вполне удовлетворенный, покинул ставку предводителя войска крымского.

Дивей-мурза, однако, не поделился с Теребердеем своим планом, который выносил и теперь намеревался предложить Девлет-Гирею.