А. Сахаров (редактор) - Николай II (Том II)

Больной отец и мать, узнав о его ранении, бросились к нему, но не застали в живых. Гибель сына ускорила смерть Константина Константиновича и ужасно подействовала на Царскую Семью. Любимый участник детских игр старших Дочерей царя, Олег, единственный из сыновей великих князей, решил идти в действующую армию, а не устраиваться по протекции отца в какой-нибудь штаб или тыловое подразделение, как это практиковали другие молодые члены Семейства Романовых…

И всё же начало приятного путешествия, весёлый летний дождь, стучащий по крыше и залетающий в приоткрытые вагонные окна, не смогли до конца отвлечь Николая от грустных мыслей. Да и светло-сиреневый конверт наводил на размышления о серьёзных проблемах, которые он собрался решать в этот раз на Ставке. Его всё меньше удовлетворяло то Верховное командование, которое осуществлял Николаша, с чередой отступлений и пораженческими настроениями в генеральской среде, претензии великого князя на нечто большее, чем предводительствование армией в великой войне. А Аликс не только разделяла его сомнения в том, что Николаша плохо справляется со своими обязанностями, но шла даже дальше и ещё два месяца тому назад стала собирать факты злокозненного отношения дяди к ней, а следовательно, и к Ники.

Дома, в Царском Селе, Николай старался не обсуждать с Аликс этот деликатный вопрос. Он всё-таки любил Николашу. Мужская солидарность и офицерская порядочность мешали ему откровенно высказываться в разговорах с женой о дядюшке. Но и у него самого назревал кризис в отношениях с Николашей. Он начинал чувствовать неискренность в разговорах великого князя, жёсткий напор его и «галок» в предоставлении Верховному Главнокомандующему новых прерогатив и прав, прорывающиеся нотки высокомерия в речах. Николай, как порядочный человек, совершенно не терпел двуличия. А многое теперь стало говорить за то, что Николаша, в роли Верховного Главнокомандующего, становится не только плох, но даже опасен.

Вот и предстояло в нынешнюю поездку на Ставку окончательно разрешить многие сомнения и сделать выводы на будущее. Может быть, даже очень решительные.

«Какие сюрпризы на этот раз приготовила мне жёнушка?» – подумал Николай, садясь в удобное кресло подле письменного стола и вспарывая бронзовым ножом для бумаг светло-сиреневый конверт.

«Ц. С.

10 июня 1915 г.

Мой родной, бесценный,

С особенно тяжёлым сердцем отпускаю я тебя в этот раз – положение так серьёзно и так скверно, и я жажду быть с тобою, разделить твои заботы и огорчения. – Ты всё переносишь один с таким мужеством! Позволь мне помочь тебе, моё сокровище. – Наверное, есть дела, в которых женщина может быть полезной. – Мне так хочется облегчить тебя во всём, а министры всё ссорятся между собою в такое время, когда все должны бы работать дружно, забыв личные счёты, и работать лишь на благо Царя и отечества. – Это приводит меня в бешенство, – Другими словами, это измена, потому что народ об этом знает, видит несогласие в правительстве, а левые партии этим пользуются…»

Николай прервал на минуту чтение письма для того, чтобы закурить папиросу. Выпустив первое колечко дыма, он откинулся в кресле и представил себе, как милая Аликс сидит в своём будуаре за письменным столом и твёрдым, уверенным почерком без помарок быстро-быстро пишет ему следующее письмо.

«Мало ей тяжести оставаться одной во время моих, слава Богу, теперь частых поездок в войска, так Солнышко решила взвалить на свои плечи и мои заботы, вникая в государственные дела… И оказывается, она в этом кое-что понимает!.. – подумал Николай, вспоминая строки письма Аликс. – Правильно она подметила, что ссоры и интриги министров друг против друга оборачиваются большим ущербом для реноме всего правительства… Кое-кого давно пора удалить из состава Кабинета, но поди ж ты, где взять новых, честных и порядочных деятелей?.. Ведь всегда в России было плохо с кадрами, а теперь, когда многие умные люди из той среды, откуда и надо черпать государственные умы, вовсю заигрывают с Гучковыми, Родзянками и другими разбойниками из «общественности», и положиться-то не на кого…»

Николай вздохнул, затянулся папиросой и снова взялся за письмо.

«…Если б ты только мог быть строгим, мой родной, это так необходимо, они должны с л ы ш а т ь твой голос и видеть неудовольствие в твоих глазах. – Они слишком привыкли к твоей мягкой, снисходительной доброте. – Иногда даже тихо сказанное слово далеко доходит, но в такое время, как теперь, необходимо, чтобы послышался твой голос, звучащий протестом и упрёком, раз они не исполняют твоих приказаний или медлят с их исполнением. – Они должны научиться дрожать перед тобой… Ты должен просто приказать, чтобы то или иное было выполнено, не спрашивая, исполнимо это или нет (ты ведь никогда не попросишь чего-нибудь неразумного или невозможного). Прикажи, например, чтобы, как во Франции (республике), те или другие заводы выделывали бы гранаты, снаряды (если пушки и ружья слишком сложно), пусть большие заводы пошлют инструкторов. Где есть воля, там найдётся и способ её осуществления. Они должны все понять, что ты настаиваешь на том, чтоб твои приказания немедленно исполнялись. – Они должны подыскать людей, заводчиков, чтобы наладить всё, пусть они сами наблюдают за ходом работы. Ты знаешь, как даровит наш народ…

Двинь их на работу, и они всё смогут сделать, – только не проси, а приказывай, будь энергичен на благо твоей родины…»

«И это дельно она предлагает, – мелькнула у царя мысль, – вот только затягивание гаек от моего имени в частной промышленности сейчас, когда так бурно вроде бы взялась за дело «общественность», создавая для помощи армии Военно-промышленные комитеты, пойдёт вразрез с моей политикой смягчения острых углов во время войны, когда всякие громкие раздоры недопустимы…

Может быть, позже, когда я найду достаточно сильную кандидатуру на пост министра промышленности, можно будет вернуться к вопросу о милитаризации военных фабрик и заводов… Но сейчас… Сейчас надо будет выпустить пар из котла общественного недовольства положением со снарядами и винтовками тем, что придётся пойти навстречу просьбе Николаши об отставке Сухомлинова, а там – посмотрим… Для начала создадим комиссию по разбирательству вины министра в недостатке боевых припасов и оружия, взвесим вину других лиц, в том числе самого Николаши и дяди Сергея… Если серьёзно разобраться, то вину Сухомлинова никому не удастся доказать. Говорил же мне Андрей [142] Андрей – великий князь Андрей Владимирович (1879 – 1959), двоюродный брат Николая II; в 1915 г. командир лейб-гвардии конной артиллерии. , как могло артиллерийское ведомство в ноябре 14-го года ответить, что надобности в снарядах не встречается, в то время как из армии сыпались требования на снаряды?.. Да и Сухомлинов мне докладывал, что был возмущён этим ответом Главного артиллерийского управления и в своём письме Янушкевичу поставил супротив этих строчек три восклицательных знака и сообщил, что заказ на снаряды был дан ГАУ только тогда, когда он пошёл «на них (то есть ведомство великого князя Сергея) войной». Помнится, тогда ещё добрый старик остроумно добавил: «Жаль, что они не работают на германскую армию». Может быть, из-за этой истории Сергей теперь так «тяжело заболел»?.. Но Бог даст – всё образуется… И «общественность» справедливо разберётся?..»