Жан-Луи Фетжен - Вуали Фредегонды

— Здесь было больше золота, чем в Константинополе... — онемевшими губами прошептал принц.

— О, да, сеньор... Целые сундуки, полные золотых су, дорогой посуды и украшений... А потом наш король захотел спасти свою душу.

В конце жизни Хильдебер потратил все свои богатства, которые так долго и алчно копил, на пожертвования беднякам. Твердо убежденный, что нет такой вины, которую нельзя было бы искупить с помощью денег, он искренне надеялся таким образом успокоить свою совесть. Он опустошил все свои сундуки до самого дна, и в результате ни в Париже, ни в его окрестностях не осталось ни одного нуждающегося. Затем по настоянию епископа Германия [38] Епископ Германий был канонизирован после смерти, он дал свое имя церкви Сен-Венсан-Сен-Круа, которая стала называться Сен-Жермен-де-Пре, после того как его там похоронили в 576 г. король велел переплавить всю свою золотую и серебряную посуду, чтобы оплатить строительство каменного собора, посвященного Деве Марии, прямо напротив дворца, на другом конце острова...

С наступлением вечера Хильперик мрачно смотрел с высокого донжона [39] Донжон — главная, отдельно стоящая башня в средневековом замке, поставленная в самом недоступном месте и служившая убежищем при нападении врага (Примеч. пер.) . на огороженную монастырскую территорию, над которой возвышался собор Девы Марии. С ним бок о бок соседствовал старинный собор Сен-Этьенн [40] Оба собора были разрушены в XII веке, и на их месте построен современный Нотр-Дам. , ветхое деревянное строение, которое, однако, ни у кого рука не поднималась разрушить, — не считая множества церквей, аббатств и часовен на острове и на левом берегу Сены.

В серых сумерках его взгляду представало воплощенное безумие Хильдебера.

В то время как стены дворца источали влагу и самые прочные ткани в его покоях покрывались плесенью в считанные дни — монашеские обители поражали роскошью, а их владения — обширностью, начиная с двух раззолоченных церквей вплоть до острова Сен-Мари [41] Сен-Мари — ныне Сен-Луи. , где монахи пасли свои стада и который по этой причине парижане называли Коровьим островом. Вот на что ушло королевское золото. Неудивительно, что в Париже не осталось ни одного бедняка!

После смерти Хильдебера его брат Хлотар забрал себе то, что еще оставалось. Старый король никогда не чувствовал себя в безопасности в столице своего брата-врага, как, впрочем, и ни в каком другом городе. Опустошив дворец, он быстро вернулся в свои владения на севере. Мало-помалу алчная толпа нищих, куртизанок, золотых дел мастеров, меховщиков, крупной и мелкой знати, лжеученых покинула Париж, оставив вязкие, заросшие тиной берега Сены и несмолкаемый уличный шум ради Суассона или Реймса.

Вот почему город не был защищен — здесь не осталось ничего, что стоило бы защищать-Стараясь приободрить себя, Хильперик горделиво выпрямился и еще раз окинул взглядом пустынные предместья. Сколько времени пройдет, прежде чем его братья каким-либо образом отреагируют на его действия? День? Неделя? Сколько людей они приведут с собой, чтобы выдворить его отсюда? Без сомнения, они придут с севера, со стороны леса, холмов и поселка Монмартр. Однако ведь Париж был ничьим до того, как он его занял, поскольку старый Хлотар умер, не разделив свои владения между сыновьями. Осмелятся ли его братья оспаривать у него то, что он уже завоевал? Осмелятся, конечно...

Хильперик глубоко вздохнул, но так и не смог избавиться от ощущения, что в горле стоит ком. Однако в этот вечер нужно было изображать уверенность, встречая своих воинов, а также принимая знать, священников и крупных торговцев, еще оставшихся в этом проклятом городе, — как подобает настоящему королю... И подле него будет его жена Одовера, а Фредегонду он, скорее всего, не увидит даже издалека. От этого тоже становилось еще хуже на душе. Все произошло так быстро, что он даже не знал, где она сейчас. Скорее всего, среди служанок Одоверы, рядом с детьми...

Думая о своей законной жене, Хильперик испытывал смешанное чувство — стыд и одновременно раздражение. Чуть раньше, еще днем, он обменялся с ней буквально несколькими словами — и все. Дезидериус сопровождал ее и сыновей от парижской виллы до дворца в Сите, где их ждал Хильперик. Видя, как Одовера приближается неловкой из-за беременности походкой, сохраняя на лице свое всегдашнее растерянно-тревожное выражение, он остро ощутил, что она во всей этой истории совершенно не на своем месте. Еще раньше, чем она открыла рот, он знал, что она скажет, и это заранее раздражало его.

— Сеньор, наконец-то вы приехали! Неужели это правда — то, что рассказывают в городе? Вы объявили себя королем Парижским?

— Только от вас слышать мне этого не хватало! — проворчал он вместо ответа.

Он отвернулся от жены и с улыбкой, на сей раз искренней, взглянул на обоих сыновей. Младшему, Хл-вису, было всего два года. На руках Дезидериуса он казался совсем крошечным. Хильперик осторожно погладил его по щеке и дружески хлопнул Дезидериуса по плечу.

— Рад тебя видеть!

— И я рад, сеньор... Судя по тому, что рассказывал Ансовальд, я пропустил много интересного.

— Ничего, еще наверстаешь!

Вспоминая об этом на верху донжона, открытого всем ветрам, Хильперик осознал, что после первой встречи он вообще не говорил с женой. Где она сейчас? Не зная даже этого, он невольно почувствовал угрызения совести. Одовере было страшно, — без сомнения, она боялась за жизнь ребенка, которого носила, и, возможно, даже за его собственную жизнь, — а у него не нашлось даже нескольких слов, чтобы ободрить ее, объяснить свой план, придать мужества. Но этот план сейчас казался абсурдным ему самому, а собственного мужества хватало только на то, чтобы не броситься бежать отсюда со всех ног.

* * * * *

Вечером дворец преобразился. Парадный ужин был устроен в бывшем атриуме [42] Атриум — в античном римском доме главное помещение, где располагался очаг, и куда примыкали все покои (Примеч. пер.) . , к которому словно вернулось былое великолепие. При свете огромных люстр с многочисленными масляными светильниками даже деревянная и глиняная посуда выглядела достойно. Хильперик потратил немало золота из сундуков Хлотара, чтобы собрать здесь Музыкантов, играющих на флейтах и арфах, — хотя музыка была едва слышна в шуме застольных разговоров, — рассказчиков историй, а также достаточно приглашенных шлюх, чтобы составить компанию всем своим наемникам. В итоге за столами, составленными в виде буквы и, собрались довольно разношерстные сотрапезники — но епископ Германий и его аббаты делали вид, что не находят в этом ничего странного.

Ужин пока не начинался — ожидали прибытия Одоверы со свитой. Однако местное вино уже лилось рекой и мало-помалу опьяняло франков, больше привыкших к пиву. Хильперик был все же не настолько пьян, чтобы забыть о ненадежности этого фальшивого триумфа, оплаченного украденным золотом, однако в эти мгновения, наблюдая за суетившимися слугами, слыша со всех концов стола радостные выкрики своих товарищей по оружию и заискивающие приветствия городских буржуа, он и впрямь готов был ненадолго поверить, что находится в начале славного правления. Даже натянутая вежливость епископа Германия его радовала, поскольку свидетельствовала о том, что тот, хоть и против воли, вынужден считаться с ним.