Жан-Луи Фетжен - Вуали Фредегонды

Хильперик и королева сидели чуть поодаль, на деревянных тронах, поставленных у соседней стены, в окружении свиты и стражников, державших факелы, — таким серым был день и таким слабым был здесь свет. Не считая золотых корон, на которых играли отблески пламени, они ничем не отличались от остальных собравшихся, поскольку из-за холода все украшения, вышивки и золотая шнуровка были укрыты под теплыми плащами, ниспадавшими спереди и сзади до середины бедер и сколотых фибулами на плече.

Между тем как Котиний мазал головку младенца Хловиса священным елеем и неразборчиво и негромко произносил ритуальные слова, ливень снаружи еще более усилился, и вороха цветов, закрывавшие дыры в крыше, упали на пол. Дождь зашелестел по поверхности воды в бассейне. Холод, свист ветра и стук дождевых капель по дырявой черепичной крыше, размокшие цветы на полу вызывали у собравшихся все более заметное уныние, так же как запинающееся бормотание епископа и эта бесконечная церемония, в которой никто ничего не понимал. Как ни странно, конец ей положил major domus Осаний, крестный отец юного Хловиса: он громко поблагодарил епископа (от неожиданности все даже вздрогнули) и, повернувшись к нему спиной, передал младенца матери.

Ни от кого не укрылось, что епископу понадобилась помощь двух священников, чтобы вернуться к своему креслу, после того как он поручил завершающую часть церемонии провести одному из своих помощников. Тот действовал быстро, сознавая и то, что вода в бассейне, куда по очереди окунались новообращенные, очень холодная, и то, что собравшиеся с нетерпением ждут, когда можно будет отправиться в расположенное неподалеку аббатство Круи, где в очаге горит огонь и наверняка найдется чем достойно отпраздновать сегодняшнее знаменательное событие. Конечно, смотреть на этих несчастных, погружавшихся в воду, было довольно забавно, но присутствие епископа и в особенности дворцового управителя Осания мешало откровенному веселью. Наконец обряд завершился, и все уже устремились к дверям, когда король поднялся с места.

— Подождите, друзья мои!

Он распахнул свой плащ, взял младенца из рук королевы и помог ей подняться. Одовера, краснеющая и неловкая, как всегда в те моменты, когда ей приходилось появляться на публике, вывела из окружавшей ее толпы придворных молодую женщину, на которой был такой же плащ франкского фасона, как и на ней самой, а под ним — ничего, кроме тонкой белой рубашки, оставлявшей обнаженными руки и босые ступни. Все узнали в ней Фредегонду, новую подопечную королевской четы. Она была потрясающе красива Те, кто уже направился к дверям, и даже большая часть тех, кто уже вышел, вернулись назад. Между тем как Одовера с явной неприязнью отстранилась, Фредегонда сбросила плащ на руки своей собственной дамы-компаньонки. Это была женщина невысокого роста, с круглым сияющим лицом, не слишком красивая, но невольно привлекающая к себе внимание — в каждом ее жесте сквозило что-то необычное. Ее взгляд, устремленный на молодую женщину, не был взглядом служанки — скорее он был материнским. Она быстро наклонилась к Фредегонде, что-то прошептала ей на ухо и отошла, тогда как последняя, похожая на тонкую восковую свечу в своей белой рубашке, начала спускаться по ступенькам бассейна, пока не вошла в воду по плечи. В отличие от тех, кто заходил туда до нее, она казалась совершенно нечувствительной к холоду, молча стоя в воде, с гордо поднятой головой и твердым взглядом. Про себя она повторяла, словно заклинание, слова Уабы: « Uiro nasei es menio, olloncue medenti. Langom nathanom esti » . «Связывай мужчину его желанием, и все будут тебя чтить. Цена не имеет значения». Слова древнего языка пересилили обжигающий холод воды — подобно тому как накануне вечером Уаба смогла излечить ее ожоги, так, что они бесследно исчезли.

Мать и сама применяла это правило — что позволило ей выжить, тогда как Старшая погибла. Выжить у сотника Жерара и его мужланов. Перенести стыд и презрение. И связать мужчин их желанием, чтобы возродиться. Когда Жерар скончался, все верили в то, что это произошло от чрезмерной невоздержанности, — и так оно и было. Тогда ее продали на службу в королевский дворец, где отправили на кухню. Снова соблазнять, снова выживать... Так продолжалось до тех пор, пока однажды она не заметила свою Geneta в свите Одоверы — вскоре после смерти короля Хлотара. Это продолжалось одно мгновение, но когда она поняла, кого увидела, богато одетые дамы уже ушли. Позже она узнала всю историю своей воспитанницы от женщины, работавшей вместе с ней на кухне, муж которой, погонщик быков по имени Эврар, охотно рассказал, как придумал звучное имя для этой малышки, полумертвой от холода. Потом король умер, его сыновья разъехались по своим новым владениям, и прошли долгие недели, прежде чем Уаба снова увидела свою бывшую подопечную — в холодную зимнюю ночь, когда Пупа привела ее к постели своей госпожи. Всю ночь она лечила ожоги с помощью магии растений и собственных рук — чтобы не только унять боль и заживить раны, но и не оставить на руках Фредегонды ни малейших шрамов, чтобы ничто и никогда не уродовало ее.

Утром, когда Фредегонда проснулась, она не чувствовала никакой боли, а Уаба, выбившаяся из сил, дремала в углу рядом с камином. Молодая женщина не стала будить ее и принялась внимательно изучать черты лица той, которая долгое время заменяла ей мать и кого она считала умершей. Никогда еще Уаба не казалась ей такой красивой. Волосы ее побелели, на лице не было ни следа краски, медные украшения исчезли. Она была одета в серое платье и закрывающий плечи капюшон из грубой шерсти — обычную одежду служанки. Но лицо ее было словно озарено изнутри мягким сиянием, которого Фредегонда никогда прежде не видела. Само присутствие Уабы, даже в большей мере, чем эта комната, чем ее собственная новая служанка и обращение «дамуазель», наполняло ее несказанным счастьем, словно теперь для нее по-настоящему открылась новая жизнь.

В это время прямо под окном резко залаяли собаки, и это разбудило Уабу.

— Мать...

Глаза Фредегонды наполнились слезами, но она улыбалась, крепко сжимая руки Уабы. Та поднялась, обняла ее и крепко прижала к себе. Они долго стояли, обнявшись, потом Уаба мягко отстранилась от воспитанницы.

— Ты не должна больше меня так называть, — прошептала она.

Она направилась к двери, но Фредегонда мгновенно удержала ее:

— Не уходи!

— Я должна быть на кухне. Сенешаль [47] Сенешаль — во франкском государстве главный управляющий королевским дворцом; то же, что major domus . не церемонится с теми, кто опаздывает...

— Я хочу, чтобы ты осталась со мной! Король...

Она немного поколебалась, словно подбирая слова, но потом с гордостью выпалила: