Родион Феденёв - Де Рибас

Рибас и так и этак сравнивал тускло поблескивающие монеты, подбрасывал их на ладони, стучал о поручни экипажа, всматривался в чеканку, но отличить поддельную не мог.

– У купцов в Одессе много фальшивого серебра.

– Садись. – Дело представлялось нешуточным, и они поехали через форштадты к адмиральскому дому на спуске к морю.

– Но как же ты отличаешь фальшивую от настоящей? – спросил Рибас по дороге.

– Я ведь с детства был приставлен к тарабхану в. Константинополе.

– Что за служба?

– Монетный двор. Я был на выучке у главного чеканщика. Он меня любил, он мне столько секретов открыл – султан их не знает. А я, Кес, знаю.

От гордости за свое знание он важно вскинул голову, руки сложил на груди и чуть было не вылетел на ухабе из экипажа.

– Держись. Иначе нам придется продолжать разговор в лазарете.

– Кес знает, как держаться. Кесу палец в рот не клади.

В адмиральской приемной стояла благословенная прохлада. Рибас велел дежурному принести малиновой воды.

– Э, нет, – сказал Кес. – Пусть вина несет.

Рибас распорядился.

– Откуда же в городе фальшивое серебро?

– Кес думает, что из Тавриды. Кес замечал: как оттуда приходят суда, то у купцов появляются фальшивые деньги. А отличить поддельную монету могу только я Это тонкое дело, и Кес его знает.

– Сядь и напиши обо всем, – предложил адмирал. – А завтра пойдем в таможню и будем проверять корабли из Тавриды.

– Зачем? От этого только вред будет. Фальшивое турецкое серебро охотно принимают и в Персии, и в Константинополе, и в Басре. Да по всей Аравии. Там тоже отличить не могут и дают за это серебро любой товар.

– К чему ты клонишь?

– Я могу чеканить фальшивую монету. Мне нужно двадцать ремесленников – я их научу. И еще сорок работников. Дайте Кесу шестьдесят человек и он начнет чеканить турецкое серебро в Одессе! Вы будете не чугуном торговать, а вывозить мешки моих монет и иметь любой товар.

– Значит, дело за малым?

– За серебром? У императрицы серебро дешево. Кес считает: выгода будет семикратной, если не больше.

– Дело за малым: найти для нас с тобой подходящий каземат.

– Риск есть. Но дело надо вести секретно.

– Пей вино и забудь о своей затее, – сказал адмирал и подумал: «Не на эти ли фальшивые деньги шкипер Спарпато нанимал людей и скупал ружья – Ризелли в Петербурге был без средств».

Кес проявлял предприимчивость не только в немыслимых предприятиях. Он быстро построил дом, завел контору, купил волов, повозки, сдавал их внаем. Купил землю в Тираспольском уезде. Для греков-поселенцев стала необходимость назначить предводителя, и Рибас рекомендовал Зубову Афанасия.

В конце сентября пришло печальное известие от Насти о смерти Бецкого. Жена писала, что он умер, как дитя, не сознавая, что умирает, и не понимая, где находится. Настя благодарила бога за то, что ее благодетель и покровитель за три года до смерти распорядился похоронить его при Невском монастыре, оставив шесть тысяч навечно для содержания надгробия в чистоте и порядке. Настя советовала мужу приехать, ибо предстояло уладить дела с наследством.

Но заботы не отпускали Рибаса. Планы межевания городской земли и выпасов закончены не были, хотя все лето землемер Чуйка бегал с инструментом и бил вешки. Границу города определяла теперь вспаханная полоса. Вдоль моря с севера на юг городские земли с выпасами занимали 12 верст, а от берега моря вглубь степи 6 верст.

Михаил Кирьяков со своими подручными сбился с ног, составляя ревизские сказки, и сообщил адмиралу сведения, что в Одессе проживает 2350 человек обоего пола. Из них мужчин представляли 84 российских купца, 1218 мещан, 159 евреев, 129 греков, 33 болгарина. Слабого пола в купечество записалось 65, в мещане 457, евреек числилось 96, гречанок 100, болгарок 28. Женщин в городе проживало вдвое меньше, чем мужчин. Но в истинности ревизской сказки адмирал усомнился:

– Где в Одессе ремесленники, мастеровые, работники, крепостные, слуги? Думаю, эту сказку надо заново составлять.

Еще весенним рескриптом Екатерина ссудила деньги на строительство соборной церкви Святого Николая, и в Одессу на закладку храма приехал митрополит Гавриил. Ему освободили покои в офицерском доме, и купцы, мещане валом повалили под сень митрополичьего креста и жаловались на пьянство полкового священника отца Евдокима, на то, что церковь Святой Екатерины у казарм строится спустя рукава, а единоверцы-греки просили помощи, чтобы ставить храм Святой Троицы и Спиридона Тримифутского в южном предместье. Гавриил совещался с адмиралом.

– Вместо впавшего в греховность отца Евдокима я пришлю протоирея Георгиевского, священника и дьячка. Старосту пусть приход выберет из достойных прихожан.

– Жаль отца Евдокима. Он тут с первого камня.

– Епитимью на него наложу, – сурово обещал Гавриил. – А вы помогите свечной завод поставить. А доход от продажи свечей и тарелочных доброхотных денег и будет способствовать Божьему промыслу в граде Одесса. Не хлебом единым жив человек, а у вас на пекарню тыща рублей отпущена грекам, а на их храм всего пятьсот.

– Это исправим, – обещал адмирал.

Суворов по-прежнему не оставлял своим вниманием Рибаса. Из Варшавы прислал секретные артикулы переговоров Пруссии и Франции, мир между которыми был заключен в Базеле. В свою очередь адмирал уведомлял фельдмаршала о константинопольских настроениях и сетовал, что гребной флот вконец износился за шесть лет, а новых судов нет.

Глубокой осенью адмирал узнал, что императрица повелела Александру Васильевичу передать войска генералу Дерфельдену, отменила экспедицию в поддержку Сардинского короля, воевавшего с Францией и приказала фельдмаршалу прибыть в Петербург. Суворов писал адмиралу: «меж тем произошел раздел. (Польши). Мы получили правый берег Буга, левый достался австрийцам, здешняя сторона – пруссакам. Всемилостивейший указ отзывает меня в Санкт-Петербург, где я вас обниму. Говорил я на днях во всеуслышанье о вашем прогнившем флоте, не вмешивая вас лично…»

Деликатность Суворова не была снисходительностью. Все, и в том числе Мордвинов, давно знали: гребной флот необходимо срочно обновлять. Императрица распорядилась об этом, но все оставалось лишь на бумаге, и часть денег, отпущенных флоту, адмирал использовал не на ремонт, а на покупку трех судов.

В ноябре столичный курьер привез в Одессу письмо Платона Зубова: «Милостивый государь мой, Иосиф Михайлович! По прошению Вашему Ее Императорское Величество позволяет Вам по окончании предположенным в нынешнем году строениям и в такое время, как Вам способнее будет, приехать в Петербург на столько времени, сколько домашние Ваши дела того востребуют».

Конец года ознаменовался дождями с порывами норд-оста и окончанием военного мола. Судам флота теперь было где укрыться на зиму. Адмирал сообщил в Петербург о том, что отстроены и казармы, а молу дано название Платоновского – в честь Зубова. Императрица пожаловала де Волану за усердие десять тысяч, а Платону и Рибасу изъявила свое монаршье благоволение.