Родион Феденёв - Де Рибас

«Неисповедимы пути господни!» – мог воскликнуть Рибас, завидев в саду Волконского Николая Мордвинова, который десять лет назад был «сам себе адьютант», а теперь, судя по всему, капитан флота.

– Какими вы ветрами во Флоренции? – спросил Рибас. Мордвинов замешкался с ответом, смутился.

– В паруса капитана дует амур, – сказал Волконский. Рибас узнал, что в эскадре вице-адмирала Чичагова, прибывшей из Крондштата в Ливорно, Николай Мордвинов командует кораблем «Царь Константин», что он представлен к званию капитана первого ранга. Когда же Мордвинов услыхал, что Рибас остановился в гостинице «Цветы Флоренции», все выяснилось окончательно, ибо лицо офицера зарделось румянцем и он поспешно спросил:

– Вы познакомились с англичанками, сестрами Кобле?

– Не успел, – отвечал Рибас.

– И не пытайтесь, – сказал, смеясь, Волконский. – Патридж замужем, а Генриетта – предмет страсти капитана.

– Оставьте, оставьте, – замахал руками капитан.

– Но ведь вы только из счастья видеть ее приехали во Флоренцию.

– И не жалею, – вдруг твердо сказал Мордвинов. – К чему скрывать, эта женщина свела меня с ума. Вчера я был в галерее Пиити. О, Генриетта – это вылитая мадонна Сассаферато, богиня, несравненная женщина.

Офицер был влюблен, высокопарен и даже надменно смотрел на собеседников, не приобщенных к его восторгам.

– Женитесь, – сказал Рибас.

– Он приехал тайно, – сказал Волконский. – И только издали наблюдает за своей мадонной.

– Уж если вы избегаете ее, – Рибас развел руками, – но следуете за ней, значит, скоро сделаете ей предложение.

– Никогда! – горячился капитан.

– Сделать предложение мадонне – это кощунство, – подчеркнуто серьезно говорил князь.

От Волконского Рибас отправился в старую часть города, где была городская тюрьма. Начальник ее, капитан, отличался легкой хромотой и большой словоохотливостью.

– У вас содержится бывший герцогский курьер Скрепи? – спросил Рибас.

– Кто у нас только не содержится, – начал капитан и стал перечислять арестованных, давал им характеристики и попутно выносил собственные приговоры.

– Я должен Скрепи триста дукатов и хотел бы с ним переговорить об этом, – сказал Рибас. Хромоногий начальник расхаживал по каменному полу и перечислял цены: сколько надо уплатить за свидание с тем или иным заключенным.

– Но я не имею желания видеться со всеми вашими подопечными. Сколько стоит Скрепи?

– Десять процентов от вашего долга ему.

Рибас вручил тюремщику тридцать золотых, и ему назначили свидание на завтра в десять. Он снова отправился на городскую почту, без труда узнал, где живет жена Скрепи и поспешил к ней. Паола Скрепи, обитательница убогих меблированных комнат прихода Святого Луки, всплеснула руками:

– Наконец, хоть кто-то заинтересовался судьбой моего мужа! Я, сеньор, ждала этого часа, потому что мой муж ни в чем не виновен.

– Но в чем его обвиняют?

– О, когда человек при такой должности, им интересуются все. И Рим, и французы, и англичане. У моего мужа доброе сердце, и он не мог никому отказать.

– Он не мог отказать, когда кто-то изъявлял желание заглянуть в переписку герцога Леопольда? – догадался Рибас.

– Да. Но все эти господа так мало платили! – воскликнула жена мошенника.

– Когда его арестовали?

– В апреле.

– Прекрасно, – сказал Рибас, ибо его расчеты подтверждались.

– Что же в этом прекрасного, если он не успел передать мне ни гроша, и я с детьми нищенствую.

– Я должен вашему мужу некоторую сумму. Завтра я увижусь с ним.

– Как?! Вы знаете, где он? – изумилась Паола.

– В тюрьме. Разве вы не навещаете его?

– Но он еще в конце апреля бежал оттуда!

Настала очередь изумляться визитеру. Но времени для этого было в обрез: начальник тюрьмы, получив взятку, наверняка отправился с докладом во дворец.

– Писал ли вам муж? – спросил Рибас.

– Неделю назад я получила письмо из Неаполя. Но без адреса.

– Я как раз еду в Неаполь.

– О, я соберусь мигом. Дети у сестры.

Рибас вспомнил о предполагаемом визите к тосканскому двору и усмехнулся: как и князь Вяземский он бежит из Флоренции с женщиной. Оставив экипаж на соседней с гостиницей улице, он осторожно подошел к «Цветам Флоренции». Кажется, все спокойно. Подняться во второй этаж и захватить оставленные вещи – дело минуты. Но когда он спускался по лестнице к выходу, услыхал голос хозяйки:

– Сеньор Лучано как раз у себя.

– Проводите нас, – потребовал властный голос.

Рибасу пришлось войти в покои первого этажа, занимаемые англичанами. Женщина лет двадцати пяти испуганно взглянула на него. Он прижал палец к губам и через балкон выскочил из гостиницы.

На заставе их не задержали, но Рибас не вздохнул с облегчением: жена незадачливого курьера говорила без умолку весь путь через Рим в Неаполь. В Риме они не остановились в гостинице, а сняли комнаты неподалеку от дома Жуяни на Марсовом поле, где восемь лет назад останавливалась самозванка Елизавета Тараканова. Расспрашивать о ее римской жизни Рибас не стал, осмотрительно заплатил за неделю вперед, собираясь завтра же уехать, и, как всякий путешественник, отправился лицезреть вечный город. Завидев знакомые и навсегда запечатленные пропорции Собора Святого Петра, он не смог сдержать улыбки: вспомнил, как Настя, передавая впечатления Павла от Рима, откидывала назад голову, закатывала глаза и восклицала, подражая наследнику: «Здешнее пребывание наше было приятно со стороны древностей!» Павел возжелал, чтобы архиепископ московский в таковом же соборе в Москве служил.

Рибас не отказал себе в удовольствии побывать на вилле Фарнезе, полюбоваться фресками Рафаэля, а в зеленом дворике увидел суетящихся слуг – из подвалов дворца они с превеликим трудом вытаскивали мраморную глыбу.

– Новая находка? – спросил он у служителя.

– О, нет. Этот мрамор лежал в подвале и о него споткнулась русская путешественница. Ей было так больно, что она решила купить этот камень.

– Вам неизвестно имя путешественницы?

– Княгиня Дашкова.

– Когда же она была здесь и изволила споткнуться? – спросил Рибас.

– Полгода назад. Ее поверенный нашел мастеров, чтобы распилить эту глыбу.

Мрамор казался обычным, но светился зеленым и оливковым. «Странное приобретение», – подумал Рибас.

В Неаполе он поместил Паолу в гостиницу и посоветовал сразу же начать расспросы о муже-курьере. В отчий дом решил явиться к обеду и застал семейство за столом, на котором ароматно дымились артишоки по-итальянски с травами, перцем, ветчиной, и после объятий, восклицаний и радостного удивления Рибас с удовольствием обедал в кругу семьи. Конечно же, сразу посыпались вопросы об Эммануиле, писем от которого не было уж полгода. Здоров ли? Не собирается ли жениться? Бывает ли при дворе? Пьет ли горячее молоко на ночь? Рибас отвечал коротко: здоров, не собирается, бывает, на ночь пьет, но что?