Родион Феденёв - Де Рибас

Феликс и Андрэ учились в колледже. Микеле, которому пошел уже двадцать третий год, был в отъезде в Мессине по делам Военного ведомства, в котором служил. Сестра Камилла стала совсем невестой. После обеда кофе и трубки подали в кабинет, где Джузеппе уединился с отцом. Дону Михаилу исполнилось шестьдесят восемь. Осенью он страдал от приступов головной боли, но сейчас, в предрождественскую неделю, выглядел моложе своих лет.

– Я тебе писал об англичанине Актоне, – сказал отец. – Король его пригласил как дельного морского офицера реорганизовать флот. Но теперь он прибрал к рукам и всю сухопутную армию. Он сын врача. Служил у тосканского герцога Леопольда.

– А что Ризелли? – спросил как бы между прочим Рибас.

– Здесь был из Петербурга полковник Иаков Ланской. Кажется, он приближен к вашей императрице?

– Его брат Александр приближен так, что большей близости не бывает, – рассмеялся сын.

– Поэтому, видно, в театре Иаков был приглашен в королевскую ложу вместе с Ризелли.

– С Ризелли?

– Он свел дружбу с Ланским и они повсюду появлялись вместе.

«Досадно, – подумал Рибас. – Говорил ли с Яковым Ланским Ризелли обо мне? Не заполучил ли я нечаянно еще одного недоброжелателя в лице брата фаворита Екатерины?»

– Через два года я выйду на пенсию, – сказал Дон Михаил. – Не думаю, что она будет большой. Но казино в Портичи я рассчитываю сдавать на дукатов двести дороже.

Граф Разумовский встретил Рибаса в кабинете посольства, где мраморный стол был завален бумагами, нотами, скрипичными струнами и обсыпан табаком. Расспросив о петербургских новостях, граф зевнул:

– Все было бы хорошо, если бы не три обстоятельства. Во-первых мне приходится писать отчеты Панину длиной в версту. Во-вторых, я упустил прекрасную скрипку Амати. Ее из-под носа увел этот проныра – английский посланник Гамильтон. И, в-третьих, это, разумеется, Джон Френеис Актон.

– Мне кажется, что Актон – самое серьезное обстоятельство, – сказал Рибас.

– О! Внимание королевы Каролины теперь раздвоено. Она смотрит на меня, но видит его. Она говорит со мной, но разговаривает с ним. Но, признаться, я рад этим каникулам в отношениях с королевой. В любви она не знает границ, как и в политике. Но больше всего меня тревожит другое. Она сверх меры неосмотрительна. У нее пропали мои письма!

– Украдены?

– Кто знает! В истории с Павлом я пострадал именно из-за писем, которые имел неосторожность писать его первой жене.

– Павел был тут. Как нашла королева графа Северного?

– Сказала, что нашему Северному она не завидует.

– Ты виделся с ним?

– Разве в Петербурге еще об этом не чешут языки?

– До моего отъезда об этом не говорили.

– Заговорят! – Он взял скрипку, сверкнувшую лаком, стал что-то наигрывать и говорил в паузах: – Тут для него сняли отличный дом с видом на залив и Везувий. Я посоветовал, чтобы в его спальне повесили портрет Фридриха, а слуг одели в прусские мундиры. Я рассчитывал, что все давно забыто и встретил его у дома. А граф Северный, завидя меня, так затопал ногами, что лошади чихали от пыли. Он схватил меня за руку, потащил в дом, растолкал встречающих… А когда мы оказались в зале, он, представь, брызжет слюной, обнажает шпагу и предлагает мне сделать то же самое! Только я хотел сказать, что хочу его рассмотреть, пока он жив, вбегают полковник Бенкендорф, Куракин, Юсупов, берутся за руки и становятся между нами. Я решил не участвовать в этом хороводе и ушел.

– И никаких последствий?

– Сплетни.

– А где твой секретарь Антонио Джика?

– В Ливорно. Отправился к русской эскадре.

И вот тут Рибас решил задать вопрос, ради которого пришел:

– Говорят, Павел имел конфиденциальную беседу с герцогом Леопольдом в Тоскане о русских делах. Что слышно об этом в Неаполе?

– Будь осторожен, ибо ты слишком любопытен. Скажу, что знаю. Прусский посланник со времени посещения Павла ходит гоголем, австрийский ведет со мной нудные разговоры о гарантиях нашей внешней политики.

Паола в поисках мужа обходила гостиницу за гостиницей, но пока без результата, и, встретив рождество в кругу семьи, Рибас поехал к дому английского посланника Гамильтона, но особняк выглядел сумрачно, окна занавешены. На стук дверного молотка слуга лишь приоткрыл дверь.

– Мы никого не принимаем. Траур по умершей жене сэра Вильяма.

– Я ничего не знал. Я недавно в Неаполе, – сказал Рибас.

– Господин посол уехал два часа назад вместе с его святейшеством аббатом Гальяни за город, к себе на виллу.

На вилле Ангелика Рибас увидел Гамильтона в саду в обществе аббата и статуи Карменты-прорицательницы. Выслушав соболезнования, посланник представил его аббату, который сразу вспомнил о давнем письме Рибаса и был обрадован встрече. Он походил не на аббата, а скорее на философа с проницательным взором, случайно одевшего сутану. Гамильтон ушел в дом отдать распоряжения.

– Как здоровье русской императрицы? – вдруг спросил аббат. – Она не больна? Как себя чувствует? Сколько ей сейчас?

– Пятьдесят три.

– Вы приехали в Неаполь в момент знаменательный! – воскликнул аббат, взмахнув четками. – Я передал свои «Рекомендательные записки» генералу Актону. Они о немедленном вступлении Неаполя в Лигу нейтральных государств, которую возглавляет Россия. Два года я ждал, что моим советам последуют. И, слава Богу, дождался. Правительство и королевская чета одобрили Союз с Россией.

– Я поздравляю вас и спешу поздравить себя, – сказал Рибас. – Служа России, я остался подданным Неаполя.

– Официально документ называется «Акт, которым его величество король Обеих Сицилии приступает к системе морского нейтралитета, принятой в пользу свободы торговли и мореплавания».

– Документ отправлен в Петербург?

– Да. Наш посол Сан-Никола подпишет его и вручит императрице. Поэтому я и спросил о ее здоровье. Теперь надо молиться о ее хорошем самочувствии.

Прежде, чем проститься, Гальяни пригласил Рибаса к себе:

– У меня как раз будет Антонио Мареска герцог Серракоприола. Его прочат послом в Россию вместо Сан-Никола, и я поддерживаю его кандидатуру.

Герцог Серракаприола оказался совсем молодым человеком. От отца Рибас узнал, что он добивается новой должности. Знать Неаполя не хотела сближения с Россией и осмеяла протеже Гальяни. Говорили, что он неопытен и неуклюж в свете. С юношеской непосредственностью герцог спрашивал Рибаса:

– Обязательно ли являться перед русской императрицей в шубе? Разрешено ли послам танцевать на балах? Должна ли моя жена целовать руку императрице? Не стану ли я вассалом Екатерины, если поцелую руку ей?

Рибас смеялся, успокаивал молодого красавца, понравившегося ему обаянием и простотой. Но позже герцог задавал те же вопросы в Вене императору Иосифу II, который сказал ему: «В этом мире целуют так много разных предметов. Почему не поцеловать и руку императрицы?»