Розмэри Сатклифф - Орел девятого легиона

Вскоре настороженный слух его уловил какой-то шум в помещениях рабов. Он отложил свиток папируса в сторону и повернул голову к двери. Под колоннадой послышались шаги, и на пороге показались две фигуры.

– Центурион Марк, я привел нового раба, – произнес Стефанос и, деликатно отступив назад, растворился в темноте. Новый раб приблизился к постели и встал в ногах у Марка.

Целую минуту – целую вечность, как им показалось, – юноши смотрели друг другу в глаза, одни в пустом зале, как они были одни вчера в заполненном цирке. Шарканье сандалий Стефаноса затихло в конце колоннады.

– Значит, это ты, – выговорил наконец раб.

– Да, я.

Опять наступило молчание, и опять раб прервал его первым:

– Почему ты переломил вчера волю толпы? Я не просил пощады.

– Наверно, именно поэтому.

Раб запнулся, а затем с вызовом сказал:

– Вчера я испугался. Я, который был воином, испугался, я не хочу задохнуться насмерть в сети «рыбака».

– Я понял, – ответил Марк. – Но все-таки ты не попросил пощады.

Тот не отводил глаз от лица Марка, вид у него был озадаченный.

– Зачем ты меня купил?

– Мне нужен личный раб.

– Арена – необычное место для покупки раба.

– Но я и хотел необычного раба. – Марк взглянул с еле уловимой улыбкой в угрюмые серые глаза, прикованные к его лицу. – Мне не нужен такой, как Стефанос, он был рабом всю жизнь, и поэтому он только раб, и больше ничего.

Странный разговор между господином и рабом, но ни тому, ни другому не пришло это в голову.

– Я только два года раб, – спокойно сказал тот.

– А до тех пор ты был воином. Как твое имя?

– Эска, сын Куковала, из племени бригантов, носителей синих боевых щитов.

– А я… центурион… бывший центурион вспомогательной когорты при Втором легионе, – проговорил Марк, сам не понимая, почему он это говорит, но чувствуя, что обязан так поступить. Римлянин и бритт продолжали смотреть друг на друга, и оба их утверждения, словно вызов, повисли в воздухе.

Затем Эска машинально протянул руку и дотронулся до края ложа.

– Я уже знаю, старик сказал мне. Я знаю также, что господин мой был ранен. Мне жаль.

– Спасибо, – ответил Марк.

Эска посмотрел вниз, на свою руку, лежащую на краю постели, и снова поднял голову.

– По дороге сюда убежать было нетрудно, – проговорил он медленно. – Старый олух не удержал бы меня, если бы я захотел вырваться на свободу. Но я пошел с ним, в глубине сердца у меня жила надежда, что мы идем к тебе.

– А если бы на моем месте оказался кто-то другой?

– Тогда я бы убежал позже, скрылся в лесах, где мое обрезанное ухо не выдало бы меня. По ту сторону границы еще есть свободные племена.

Говоря это, он вытащил из-под грубой туники узкий нож, спрятанный за пазухой на голой груди; он держал нож с такой нежностью, как будто это было живое любимое существо.

– Он дал бы мне освобождение.

– А теперь? – Марк даже не удостоил взглядом узкое смертоносное лезвие.

На миг угрюмое выражение исчезло с лица Эски. Он нагнулся и разжал пальцы; нож со стуком упал на мозаичный стол, стоявший возле Марка.

– Я – пес центуриона, и готов лежать у его ног, – ответил он.

Так Эска поселился в их доме. Он носил копье, указывавшее на то, что он – личный раб и по положению выше остальных домашних рабов; стоял позади ложа Марка во время еды, наливал ему вино; смотрел за его вещами, приносил и уносил их, а ночью спал на тюфяке у порога, охраняя дверь. Он оказался очень хорошим, просто превосходным телохранителем. Марк догадывался, что в прежние дни он был чьим-то оруженосцем. Наверное, у собственного отца или у старшего брата, как полагалось в его племени. Марк никогда не расспрашивал Эску о той поре, а также о том, как он очутился на арене в Каллеве. Что-то было такое в характере его раба, что не допускало расспросов. Расспрашивать означало проявлять назойливость, все равно что войти в дом без приглашения. Быть может, когда-нибудь Эска все расскажет сам, но пока время для этого еще не пришло.

Недели шли за неделями, и вдруг кусты роз во дворе покрылись набухающими почками, и вокруг все оживилось. То были предвестия весны. Нога у Марка очень медленно, но заживала. Его больше не будила по ночам острая боль, когда он поворачивался на другой бок, и он все бойчее ковылял по дому.

Со временем у него вошло в привычку отставлять палку и ходить, опираясь на плечо Эски. Получилось это как-то само собой, и он все чаще, сам того не замечая, обращался с Эской скорее как товарищ, чем как господин, хотя Эска после того, первого, вечера неуклонно вел себя с Марком как раб.

В эту зиму в округе развелось много волков. Выгнанные из своих логовищ голодом, они охотились у самых стен Каллевы. Марк часто слышал по ночам их долгий вой, и все собаки в городе поднимали неистовый лай, в котором слышались ненависть и тоска, – отчасти враг бросал вызов врагу, а отчасти родич взывал к родичу. В деревенских хозяйствах вокруг города на расчищенных участках леса волки нападали на загоны с матками и ягнятами, и приходилось всякую ночь выставлять караульщиков. В одной дальней деревне волки зарезали лошадь, в другой – утащили младенца.

Как-то раз Эска, ходивший в город по поручению Марка, вернулся с новостью, что на следующий день назначена повсеместная охота на волков. Начали ее в деревнях, где доведенные до отчаяния жители хотели сохранить ягнившихся овец; затем к ним присоединились профессиональные охотники, к ним примкнуло несколько молодых командиров из походного лагеря, а теперь поднялась половина округи, чтобы покончить с волчьей угрозой. Все это Эска с увлечением рассказал Марку. Охотники уговорились сойтись в таком-то месте за два часа до восхода солнца, а еще оттуда они начнут прочесывать чащу с собаками и факелами… Марк отложил в сторону пояс, который чинил, и слушал рассказ так же увлеченно, как раб рассказывал.

Марк слушал, и ему страстно хотелось тоже участвовать в травле, хотелось выгнать из своей крови весеннее волнение. Он знал, что и Эска испытывает то же страстное желание. Для него самого, наверно, дни охоты сочтены, но это не значит, что охота запрещена Эске.

– Эска, – сказал он отрывисто, когда тот кончил, – тебе непременно надо принять участие в охоте.

Лицо Эски осветилось радостью, но он тут же ответил:

– Но тогда центуриону придется обойтись без своего раба ночь, а может, и целый день.

– Я справлюсь, – успокоил его Марк. – Я возьму взаймы у дяди полстефаноса. Но где ты достанешь копья? Мои я оставил тому, кто сменил меня в Иске, а то ты мог бы взять их себе.

– Если мой господин уверен, что обойдется без меня, то я знаю, где взять копья.

– Превосходно. Сейчас же иди за ними.

Эска раздобыл у кого-то копья, и ночью, в самое темное время, Марк услышал, как тот поднялся с пола и взял их из угла, где они стояли. Марк приподнялся на локте и сказал в темноту: