Нил Стивенсон - Смешенье

Так или иначе надо было ждать, пока письма Эдмунда де Ата и Елизаветы де Обрегон доставят в Мехико, пока важные люди их прочитают и пришлют ответ. На всё про всё потребовалось шестнадцать дней. Ван Крюйк ни разу не сошёл на берег: либо сидел в каюте и что-то подсчитывал, либо расхаживал по палубе, высматривая в подзорную трубу вражеские армады. Врежа Исфахняна снарядили в Акапулько за лесом для починки корабля. Он отсутствовал около полутора суток, и ван Крюйк уже собирался посылать на выручку вооружённый отряд, но тут из Акапулькской бухты вышла баржа со всем необходимым. Вреж, беззаботно стоя на новой фок-мачте, объяснил задержку тем, что Акапулько – единственный крупный торговый порт мира, где нет ни одного армянина, и поэтому ему пришлось вести дела со всякими тупицами.

Предстояло установить фок-мачту, закрепить рангоут и натянуть такелаж. В океане, где смотреть не на что, Джека, возможно, и заинтересовал бы этот процесс, а сейчас лишь напомнил, как осточертела ему корабельная жизнь. Он проводил время на берегу, толкуя с бродягами и бездельниками и выясняя, кто из них идиот, а кто просто независимо мыслит. Амбо и его шайка явно принадлежали к последнему типу. Другие обитатели пляжа не могли поведать содержательных историй; их можно было раскусить только во время хмельного веселья. Джек давно утратил вкус к разгулу как таковому, но помнил, как это делается, и вполне мог изображать беспечного собутыльника, оставаясь расчётливым и сосредоточенным. Помогали ему сыновья, отдававшиеся делу со всей Душой.

Верховая езда считается аристократическим искусством. Коли так, среди сброда в Пуэрто-Маркесе половину составляли незаконные сыновья принцев и герцогов. Новая Испания плодила лошадей, как Лондон – блох; многие метисы и мулаты ездили верхом почище иных дворян, даже без седла. Джек, разумеется, последним в мире сказал бы, что умение ездить верхом – знак высокого рождения. Однако он знал, что дурной наездник наказывает сам себя и что норовистые лошади за милю чуют глупцов и фанфаронов. Некоторые обитатели Пуэрто-Маркеса для забавы ловили мустангов и во весь опор носились взад и вперёд по пляжу, заставляя лошадь на полном скаку забегать в пенные волны. Джек издалека видел белые зубы хохочущих наездников. Позже, когда те подкреплялись местной едой (плоскими маисовыми лепёшками, в которые заворачивали бобы с острой подливкой), он подсаживался к костру и пытался что-нибудь об этих людях выведать; угощал их ромом, чтобы отсеять пьяниц. Больше всех Джеку понравился Томба, один из спутников Амбо. Он был не выбракованный невольник, а беглый, с сахарной плантации на Ямайке. Шрамы на спине подтверждали часть рассказа, а именно, что он сбежал от надсмотрщика, который иначе засёк бы его до смерти. За время, проведённое на плантации и в английском поселении на Москитовом берегу, Томба немного освоил английский и вечерами просиживал с Джимми и Дэнни, рассуждая, какие англичане в большинстве своём сволочи.

Спустя три недели после того, как «Минерва» бросила якорь в Пуэрто-Маркесе, из Акапулько приехал Эдмунд де Ат с запечатанными письмами от вице-короля Мексики. Первое было адресовано ван Крюйку, второе – вице-королю Перу в Лиму. Ван Крюйк вскрыл своё в кают-компании «Минервы». Присутствовали де Ат, Джек, Даппа и Вреж.

Мойше клятва вынуждала оставаться на суше. Позже Джек в ялике отправился на берег и застал еврея жующим тако.

– Моим бродяжьим башмакам не стоится на месте, – объявил Джек. – Думаю, завтра сколотим отряд из вакеро и десперадо и начнём снаряжать караван мулов.

Мойше дожевал кусок тако и старательно проглотил.

– Значит, новости хорошие.

– Мы гнусные еретики и барыги, нас надо бы гнать кнутами до самого Бостона, считает вице-король… но Эдмунд де Ат замолвил за нас словечко.

– Это версия Эда или…

– Так чёрным по белому написано в письме вице-короля, во всяком случае, если верить нашим грамотеям.

– Ладно, – с сомнением проговорил Мойше. – Не очень-то приятно зависеть от этого янсениста…

– Мы так и так от него зависим, – сказал Джек. – Помнишь малого, с которым мы договаривались в Санлукар-де-Баррамедо?

– Торгового агента? Смутно.

– Не обязательно помнить его самого; главное – категория, к которой он принадлежит.

– Испанских католиков, служащих ширмой для протестантских купцов…

– …потому что еретикам не дозволено торговать в Испании. Всё верно.

– Вице-королю нужна наша ртуть, – сказал Мойше, – но пока в Мехико есть Инквизиция, он не может позволить протестантам и еврею заключать сделки в его стране. Поэтому настаивает, чтобы мы нашли себе посредника из папистов.

– Верно, – отвечал Джек.

– И… можешь не говорить. Наш посредник – Эдмунд де Ат. Неспокойно мне.

– Тебе всегда неспокойно, и, как правило, по делу, – сказал Джек. – Только бога ради, оглядись и задумайся. Нам нужен католик, от этого никуда не деться. Эд как бельгийский янсенист самый некатолический католик, какого нам удастся сыскать, к тому же мы хоть что-то про него знаем.

– Знаем ли? Сказать о нём что-нибудь могла бы только Елизавета де Обрегон, а она была под его влиянием с тех пор, как очнулась.

Джек вздохнул.

– Надо ли говорить, что ты в меньшинстве? Мойше передёрнул плечами.

– Не надо было давать вам право голоса… мой план этого не предусматривал.

– Мы не собираемся назначать его главным, – сказал Джек. – Он будет «сего лишь нашим посредником здесь и в Лиме. Отправится туда на «Минерве», продаст ртуть, которую мы не разгрузим здесь, и до свидания. «Минерва» оставит его в Лиме, обогнёт мыс Горн и будет ждать нас в Веракрусе или Гаване через год-два. Эдмунд де Ат может оставаться в Перу и обращать инков в экуменизм, а может вернуться в Мехико… нам-то что.

– Мне-то точно ничего, я своё отплавал, – отвечал Мойше. – Если Эдмунд де Ат что-нибудь выкинет, надену пончо и сомбреро, нагружу седельные сумы пиастрами и поеду на север.

– Отлично, – кивнул Джек, – только прежде научись ездить верхом. Это потруднее, чем грести.

– Ваше высочество, когда я был мальчиком – гораздо меньше, чем вы сейчас, как ни трудно это представить, от меня заперли библиотеку, и я очень огорчился,- сказал лысый господин, ведя по галерее юную девушку. – Умоляю понять, как больно мне было на прошлой неделе запирать от вас вашу…

– На самом деле она ведь не моя, а дяди Фрица и тёти Фике!

– Вы проводите там столько времени, что её можно считать вашей.

– Покуда она была закрыта, вы без промедления приносили мне все книги, какие я просила. На что мне обижаться?