Эльвира Барякина - Белый Шанхай

– То есть вам можно вступаться за своих, а мне – нет?

Бинбин поднялась. Брезгливо поджала губы:

– Значит, наши интересы разошлись. Я увольняюсь. И Го тоже. Думаю, остальные нас поддержат.

– Ради бога.

Щенков Нина не взяла.

– Бинбин использовала меня! – жаловалась она Климу вечером. – Получила деньги, а потом изобрела предлог, чтобы удрать. Она прекрасно знает, что мне нет дела до политики! Мне нужны были лицензия и гражданство.

Нина чувствовала себя преданной. Она простила Бинбин гораздо большую вину, а та не захотела ее понять.

– Я не удивлюсь, если в бухгалтерии обнаружится недостача, – повторяла Нина. – Бинбин наверняка прикарманила деньги, которые выпросила на актрис.

Она целый день разбирала гроссбухи, сличала подписи на расписках – все было в порядке.

Студию пришлось закрыть: заниматься ею у Нины не было ни сил, ни желания.

– Я бы не судила Бинбин строго, – произнесла Тамара. – У китайцев чувство коллективизма гораздо больше развито, чем у нас. А в особенности – у вас. Вы законченная индивидуалистка, поэтому вам непонятны ее патриотические порывы. Слово «нация» для Бинбин всегда будет значить больше, чем слово «дружба».

Нина Васильевна злилась:

– Что эта нация дала ей? По ее законам она должна была быть младшей женой у толстопузого хама. Все, что у нее есть, все, что она из себя представляет как личность, – это дар нашей цивилизации!

Тамара погладила ее по руке – сухой, горячей:

– Хотите новость? Тони назначили консулом Мексики. Смешно, правда? Ведь он гражданин Американских Штатов. Мексиканское правительство заинтересовано в поставках свиного сала из Китая, и ему требуется кто-то, кто будет присматривать за исполнением сделок.

– Теперь вы сами будете торговать шампанским? – усмехнулась Нина Васильевна.

– Вряд ли. Но я рада, что у нас появился консульский статус. Это может пригодиться по нынешним временам.

Нина Васильевна поздравила ее и заторопилась домой:

– Я обещала Климу вернуться в пять.

– Передавайте ему привет. У вас все хорошо?

– Да.

Нина Васильевна потянулась за лежащей на полу сумкой. Тамара задумалась: говорить или не говорить? Ей хотелось, чтобы у ее девочки все было хорошо и чтобы, оглядываясь назад, она не прощала только те грехи, которые действительно нельзя простить.

– Я чуть не забыла выдать вам один секрет.

Нина Васильевна вопросительно посмотрела на нее:

– Какой?

– Перед отъездом Даниэль Бернар попросил моего мужа помочь с оформлением документов. Он подарил аэроплан Аделаиде Раисе Маршалл, гувернантке своей племянницы.

Молчание.

– Что за аэроплан? – наконец выговорила Нина Васильевна.

– «Авро-504».

То, что Тамара увидела в серо-зеленых авантюриновых глазах, испугало ее.

– Всего доброго, – сказала Нина Васильевна, едва сдерживая ледяную ярость.

Здравствуй, мама!

Это опять я, твой сын Клим.

Нина пришла и спросила, где сейчас Ада. Заявила, что Даниэль Бернар взял ее в любовницы и подарил ей аэроплан. Оказалось, что Ада все-таки нашла своего принца.

Нина была в «Доме надежды», но никого там не застала. Бедная Адочка! Случись ей быть у себя, ее бы убили.

Мама, моя жена отчаянно ревнует другого мужчину. Она кинула в печь фигурку Дарумы с закрашенным глазом – верно, ее желание не сбылось.

Она не считает нужным таиться от меня. Ее оскорбило, что абсолютно ненужный ей подарок достался другой женщине.

Мама, что делать? Выкрасть Китти и уехать? Попытка номер сто пятьдесят? Или я должен в чем-то убеждать Нину? Доказывать ей, что если она приберет к рукам мистера Бернара, то ее судьба вряд ли будет отличаться от судьбы Эдны? Ведь он точно так же предаст ее, потому что способен на предательство.

Господи, о чем я? Ведь тут все ясно: мистер Бернар дарит аэропланы, и это совершенно заслоняет тот факт, что он изменяет своей жене и совращает малолетних дурочек. Масштаб всегда искажает смысл. Убийство миллионов – это не убийство, а великое деяние: бездарщина, написанная аршинными буквами, да еще высеченная в камне, в любом случае достойна прочтения. Великосветский подлец достоин любви, и пылкие чувства к нему – это не благоглупость, а высокая страсть.

Все это старо как мир, а я изумляюсь, будто мне только что открыли глаза.

А может, оно и к лучшему? Помнишь, когда поезд шел через тайгу, путейцы то и дело шантажировали нас: «Достанете водки – поедем. Не достанете – будем стоять». Пока я бегал – искал им самогон, – мимо прошел другой поезд. Потом оказалось, что от частых дождей размыло пути, паровоз въехал на мост через горную реку, и состав упал вниз. Почти все пассажиры погибли.

Понимаешь, о чем я, мама? Может, мне только кажется, что все пропало?

Клим вошел в «Дом надежды». Еще во дворе он услышал глухой, лишенный всякой музыкальности скрип «Виктролы», а поверх него – тонкий голосок Ады: она подпевала.

Увлеченная музыкой и, как оказалось, танцем, она не сразу заметила, что из приоткрытого люка в полу за ней наблюдают.

– Клим, вы?

Ада бросила подушку с Карлосом Гарделем и поспешно подняла иглу «Виктролы». С тихим шуршанием пластинка крутилась на холостом ходу.

Клим поднялся в комнату.

– Решили все-таки навестить меня? – стараясь побороть смущение, произнесла Ада.

Клим только сейчас понял, насколько она повзрослела. Очень худая, но грациозная маленькая женщина, почти безгрудая, с круглым личиком, большими глазами и припухлым, будто зацелованным ртом. Шея ее была длинна и тонка, как у птенца, еще не успевшего обзавестись положенным оперением.

Клим не знал, с чего начать. К боли за Нину – разъедающей, доводящий мозг до распада – прибавилось усталое недоумение: «И эта тоже…»

Ада что-то спрашивала, улыбаясь. Ее слова долетали до сознания обрывками, смысла которых Клим не очень понимал:

– Вы говорили, что ваша жена занимается документами… Она может сделать американский паспорт? Сколько это будет стоить?

Клим перебил:

– Ты стала любовницей Даниэля Бернара?

Ада онемела.

– Вы мне не папочка, чтобы следить за моей нравственностью, – медленно выговорила она.

Клим схватил ее за руку, силой усадил на табурет:

– Ты хоть понимаешь, во что он тебя вовлек?!

Ада пыталась вырваться; они кричали друг на друга, мгновенно разъярившись, и только стук метлы Чэня («Уймите вашу женщину!») заставил их, тяжело дышащих, умолкнуть.

Ада сказала, что Клим не имеет права вмешиваться в ее дела. Он никогда о ней не заботился, он отвел ее в «Гавану», он жил за ее счет, он бросил ее и приходил к ней только тогда, когда ему негде было ночевать, – десятки справедливых обвинений.