Эльвира Барякина - Белый Шанхай

– А на вас я обиделась, – сказала Тамара, когда они сели в автомобиль. – Вы так долго скрывали от меня своего мужа! Это было крайне эгоистично с вашей стороны.

Нина выдавила из себя улыбку.

Тамара повернулась к Климу.

– На нас на всех надеты доспехи, – продолжила она разговор. – Если броня сплошная, она не пропускает ни света, ни воздуха – ничего! – под ней все преет и гниет. Есть кольчуга плотная, через нее пробивается только пыль. Открыться страшно: вдруг в бок пырнут? А не открываться – значит всегда таскать на плечах непомерную тяжесть, глядеть через щелочку в забрале и думать, что это и есть весь мир, а дальше ничего нет и быть не может.

Клим видел, как Нина иронично кривила губы. Наверное, думала: «Это вы меня так деликатно осуждаете?»

Тебя, тебя, дорогая моя. У тебя забрало не то что закрыто, но и заклепано. Ты не хочешь пускать в сердце ничего инакового , ничего, что не имеет фирменного ярлыка и не схоже с картинками в британских журнальчиках.

Ты хочешь соответствовать, а не изобретать что-то свое. Ты думаешь, что, когда ты дотянешься до этой, кем-то другим установленной планки, все пойдет по-другому: люди начнут тебя уважать. Не начнут. И счастливей ты не будешь, потому что гоняешься не за своим, а за чужим счастьем.

Ты изо всех сил пытаешься избавиться от Клима: тебе кажется, что любить другого мужчину будет проще или достойнее.

Ты отказываешься от Китти потому, что ею нельзя прихвастнуть в избранном обществе. Ты веришь, что с твоей родной дочерью было бы все по-другому. Нет, дорогая моя. Ты бы точно так же искала в ней пользу . А польза в твоем мире выражается в чужом страхе и зависти. Завидуют и боятся – значит, жизнь удалась.

Поэтому ты никогда не заметишь, как красиво разлетаются волосы у Китти, когда она вертит головой. Угол зрения не тот.

За завтраком договорились до того, что Клим пригласил Тамару к себе на станцию:

– У вас отличный голос, акцент в Шанхае смущает только мистера Фессендена и его друзей, – а нам на них плевать. Радио – демократичная штука.

Тамара зарумянилась, смущенно посмотрела на Тони:

– Я бы хотела попробовать.

Он махнул рукой:

– Ты что! Ездить куда-то – это такие нагрузки!

Но все – и Клим, и дети – принялись его увещевать.

– Папочка, ну разреши! – вопил Томас. – Все мальчишки умрут с зависти, если узнают, что мама на радио выступает!

– Как будто у них есть приемники! – фыркал Тони.

– Сейчас у всех есть, только слушать особо нечего. Так, любители балуются.

– А, делайте что хотите!

Нина не проронила ни слова. По дороге домой тоже молчала, думая о своем. Потом резким движением начала крутить ручку, чтобы опустить стекло. Пальцы срывались. Клим перегнулся через ее колени, чтобы помочь, она оттолкнула его руку:

– Я сама.

Достала из сумки пачку папирос, спички.

– Не кури, – сказал Клим, – легкие изнутри черными будут.

Нина посмотрела на него в упор:

– У меня уже давно все изнутри черное, и тебя это не смущает.

Спички гасли одна за другой.

– Ну-ка остановись! – внезапно сказала Нина шоферу. На лице ее заиграла улыбка. Она повернулась к Климу: – Даниэль вернулся! Видишь, его автомобиль перед подъездом?

На вывеске была надпись: «Д. Бернар. Чайная компания».

– Я пойду поздороваюсь. Ждите меня тут.

Словно оборвали высоковольтный провод: один конец упал и пробил током все вокруг. Обуглил до мяса. Клим вышел из автомобиля, медленно поднялся на крыльцо. У двери на щите – бесчисленные объявления на китайском и английском. Бронзовая ручка – длинная и гладкая, как берцовая кость. Ступени, отполированные людским прибоем. Запах мытых полов.

Дверь направо. Табличка «Д. Бернар. Чайная компания». Из-за двери – пулеметный грохот пишущих машинок.

– О, вот так гость! – закричали Паша и Глаша Заборовы, вскакивая навстречу Климу. – Вы тут какими судьбами?

Он тупо смотрел на них:

– А вы что тут делаете?

Девчонки переглянулись, прыснули:

– Мы служим! Помните, мы вам говорили, что нас сестра сюда устроила?

Так и есть, Даниэль Бернар связан с коммунистами.

Клим оглядел контору: ничего особенного – папки, каталоги, вентилятор. На подоконнике – аптекарские весы и мешочки с чаем.

– А что вас на собраниях не видно? – спросили девушки. – Приходите обязательно! Только мы теперь собираемся в другом месте: старое беляки разгромили. Дайте нам свой адрес – мы пришлем сказать, когда будет новая лекция.

Клим сказал им, как найти «Дом надежды»: так барышни дают неправильный адрес, когда не хотят знакомиться с ухажерами.

Послышался стук каблуков, дверь распахнулась. Нина – бледная, торжествующая – стояла на пороге.

– Пойдем, – позвала она Клима.

– Что, уже наговорилась?

– Я сказала Даниэлю, что он зря разбрасывается аэропланами. Его Ада собралась удрать в Америку с полицейским.

Даниэль убедил и себя, и других, что никакое несчастье не свалит его с ног. Он считал, что он смотрит на мир со снисходительной улыбкой отставного судьи, который видел все-все… И вот полюбуйтесь на него, на этого псевдоэлегантного джентльмена: он пьет виски, пытаясь вековечным плебейским способом залить рану на сердце.

Его пальцы дрожат, глаза полны мути.

Даниэль из порта поехал к Аде, считал повороты, ругал медлительные трамваи и негодяев возчиков, перегородивших улицу. Бассет Муха лежал у него в ногах и зевал, показывая розовую глянцевитую пасть с ослепительно-белыми кривыми зубами.

Но в «Доме надежды» Ады не оказалось. Даниэль постоял у ворот. В окнах напротив отражалось праздничное небо.

Он направился к себе. Дома переполох, растрепанная супруга, от которой хотелось поскорее сбежать в контору.

Сбежал.

Нина, ревнивая Нина… Вы же знаете: гонцам, принесшим дурную весть, так хочется отрубить голову! Зачем же вы?..

Даниэль так долго готовился к тому, чтобы можно было уехать! Вернулся, чтобы забрать Аду, увезти ее на аэроплане – ведь она так любила летать!

Горе перетекало в удушливую, как иприт, злобу. Как она могла? Феликс Родионов – взяточник, продажная шкура, дрянь! Лемуан тысячу раз проделывал через него мелкие полицейские делишки. Подсадил его на торговлю опиумом: чтобы рыльце у него было в пушку и чтобы его всегда можно было приструнить.

Феликс Родионов умом не отличался и сразу клюнул на приманку.

Ада, господи! Неужели и ты – просто глупая, жадная самочка? Просто дура?

Даниэль Бернар был по рождению немец. Вырос в Праге, учился в Массачусетском технологическом институте, потом служил на одном из военных заводов Круппа.

Второго февраля 1917 года он сел в Триесте на пароход «Королева София» и выехал в Шанхай. Там Даниэля ждала импортно-экспортная фирма, чьей эмблемой был кипящий чайник. Но чай, фарфор и прочие экзотические товары были лишь прикрытием для деятельности герра Шваба, лысого человека, похожего на гнома. В ящиках с надписью «Осторожно, сыпучий товар» в Германию шли всевозможные ингредиенты, крайне необходимые для производства артиллерийских снарядов.