Марианна Яхонтова - Корабли идут на бастионы

Наконец тень от берега стала густой и захватила пристань. Волна, поднятая рывком выпрямившегося фрегата, подбежала к лихтерам и, журча, отступила. Фрегат стал прямо, юферсы перестали дрожать.

– Шабаш! – закричал адмирал.

– А-а-о! – откликнулись ему с лихтеров, с фрегата, с пристани и как будто из глубины бухты.

Ушаков выпрямился. Мокрое от пота, багровое от натуги лицо его было счастливым.

Прежде чем просить руки самой прекрасной девушки в Севастополе, капитан Саблин считал долгом совести покончить со своим прошлым, «исполненным страстей». Женитьба должна была положить грань между жизнью прошлой и будущей.

Саблин всегда умел вовремя и решительно обрывать свои многочисленные любовные увлечения. Только отношения его с дочерью корабельного мастера доставляли ему довольно много хлопот. Белокурая толстушка была так наивна и так ребячески глупа, что увлечься ею было можно на день или два – не больше. Как только история с дочерью корабельного мастера несколько устарела, в городе заговорили о новой победе Саблина над легкомысленным сердцем жены капитана Шишмарева. Было ли это так или нет, никто наверно не знал. Но когда Саблин, необычно серьезный и строгий, одетый в новый мундир, постучал в двери дома адмирала, репутация непобедимого обольстителя вдруг показалась капитану несколько стеснительной.

Ушаков принял гостя в кабинете. На столе перед адмиралом лежало множество больших и маленьких листов бумаги, исписанных нотами.

– Вот хочу гармонию постигнуть, – сказал Ушаков, мельком взглянув на белую перчатку, надетую на левую руку Саблина, и тотчас отвел взгляд. – Сочинительством вздумал заняться.

Адмирал положил на свои листки книгу, как будто боясь, что Саблин прочтет ноты, и вдруг начал излагать очень пространно и очень непонятно теорию гармонии.

Саблину было скучно, так как теорией музыки он никогда не интересовался. Недовольное и сердитое выражение на лице адмирала его встревожило, но не потому, что он боялся своего начальника (он бы не устрашился гнева кого угодно), а потому, что адмирал, казалось, догадывался о цели его визита и, вероятнее всего, цель эту не одобрял.

На самом же деле Ушаков не заметил ни парадного вида, ни той серьезной торжественности, которая появилась в манерах Саблина. Адмирал уже давно занимался сочинительством, но тщательно скрывал это занятие и стыдился его, уверенный, что сочинительствует очень плохо. Однако надежда постичь тайну гармонии его не оставляла. Рассчитывал он больше на свое упорство, чем на талант, и, когда на него нисходили редкие минуты вдохновенья, считал врагом каждого, кто ему мешал.

Сегодня к тому же, мнилось ему, нечто недурное начинает вылупляться в душе его, словно птенец из скорлупы. А потому визит Саблина был ему особенно неприятен. Скоро он заметил, что чем больше говорит он о гармонии, тем быстрее улетает его вдохновение. Решив, что все окончательно испорчено, адмирал сразу оборвал свое повествование о теории музыки и сухо сказал:

– Я слушаю вас, Яков Николаевич. Вы ведь не ради рассуждений моих пришли.

Капитан Саблин ответил с обычной раздражавшей всех самоуверенностью:

– Да, Федор Федорович, я пришел к вам с намерением столь серьезным, перед коим отступает все остальное. Для того, кто имел возможность оценить превосходные душевные качества Елизаветы Васильевны, для того нет иного счастия в мире, как посвятить ей всю жизнь свою. Я пришел просить у вас ее руки.

Адмирал поднес к глазам флейту, словно увидел ее впервые. Он давно ждал, что Саблин придет к нему, чтобы взять Лизу. Рано или поздно это должно было случиться, и все-таки предложение Саблина застало его врасплох.

Ушаков давно мысленно перебрал всех, кто мог претендовать на руку Лизы. Все, кого он знал, совершенно очевидно ее не стоили. Вероятно, не стоил и Саблин, но лучшую партию трудно было найти. Капитан был человеком независимым, смелым и безусловно честным. Он обладал довольно большим состоянием, и будущее Лизы можно было считать вполне устроенным. Одно только смущало Ушакова: это многочисленные любовные приключения лихого капитана.

Ушаков положил флейту.

– Благодарю вас, Яков Николаевич, за честь, – сказал он, – но, простите меня, я буду вполне откровенен. Я знаю вас за храброго и прекрасного офицера, но образ жизни вашей не дает мне уверенности в будущем счастье моей крестной дочери, – вдруг сердито закончил он.

Дымчатые, тщательно уложенные на висках букли Саблина задел только ветер из большого открытого окна. А черная мушка из тафты, изображавшая гения с факелом и прилепленная к щеке под глазом, ни на минуту не дрогнула. Капитан ответил с обычной холодной твердостью:

– Я отдал, как и все, дань безумию молодости. Теперь же наступила пора иная, и долгом своим я почитаю охранять счастье той, коя вверит мне судьбу свою.

Адмирал ничего не мог возразить. Саблин высказал общее ходячее мнение. Признавалось вполне естественным, что молодой человек должен перебеситься, прежде чем связать себя крепкими нерасторжимыми узами брака. Никому бы не пришло в голову укорять мужчину за его прошлое. Пожалуй, даже скорее можно было посмеяться над тем, у кого этого прошлого не было.

– Но последние отношения ваши… – начал было адмирал, слыхавший о связи Саблина с дочерью корабельного мастера.

– Отношения эти порваны. Я ничего никому не обещал и не связывал себя словом.

– В подобных случаях дело ведь идет не о векселе. Вступая в некоторые отношения, вы тем самым уже берете на себя обязательства, – серьезно заметил Ушаков.

– Какие же обязательства, ваше превосходительство? – простодушно и искренне удивился Саблин. – Не могу же я жениться на женщине, которая не имеет ни скромности, ни чести и может только опозорить мое имя.

Саблин с недоумением смотрел на адмирала, приподняв брови. Он всегда глубоко презирал женщин, которые сдавались на его домогательства, и никогда бы не женился ни на одной из них. Он рассуждал очень просто: если девушка или женщина вступает до брака в близкие отношения с мужчиной, то значит, это женщина дурная, и если жениться на ней, то она после брака непременно будет обманывать и мужа. И рассуждали так не только он и люди его круга, а все.

– Вы сомневаетесь в чести моей? – спросил Саблин. Глаза его сузились, и все лицо стало чуть бледнее.

– Нет, Яков Николаевич, не сомневаюсь, – со вздохом сказал адмирал. Был ли он вправе предлагать Саблину к руководству свои убеждения взамен общепринятых? В конце концов, Саблин был не только не хуже, а даже лучше других. Он ни от кого не скрывал своих приключений, и потому, может быть, его жизнь казалась более бурной, чему других. Иной на вид и безгрешен, как херувим, а заглянешь в него поглубже, окажется чернее беса. На слово Саблина можно вполне положиться, он скорее умрет, чем изменит ему. А главное, видимо, в жизни его наступила действительно та пора, когда желание любви настоящей и сильной становилось вполне зрелым. А кто как не Лиза могла вызвать такую любовь?