Сюхэй Фудзисава - ИСТОРИЯ ТЕЛОХРАНИТЕЛЯ

— Если не возражаете, господин Какэхи хотел бы с вами встретиться, — произнес Ямамото. На его щеках горел легкий румянец — последствие не в меру оживленной беседы.

Войдя в гостиную, Ямамото тут же представил Матахатиро:

— Это человек, о котором я вам говорил. Господин Аоэ, мастер школы Итторю.

Матахатиро молча поклонился. Затем Ямамото представил ему гостей.

— Господин Какэхи — человек, которого вы будете охранять.

— Надеюсь на вашу помощь, — мягким киотоским говорком произнес Какэхи. Его тонкий, слегка слащавый голос звучал почти по-женски. Матахатиро снова, ни слова не говоря, склонил голову.

— А это господин Иссин Тагути, — продолжил Ямамото. — Он тоже наш родственник. Живет в Эдо, в квартале Кодзимати, преподает военную науку…

— Это тот самый господин, которого нам рекомендовал Нагаэ? — неожиданно перебил его Тагути. Ямамото на мгновение смутился, но затем с загадочной усмешкой подтвердил:

— Да, тот самый. — Повернувшись к Матахатиро, он произнес, будто оправдываясь: — Видите ли, сударь, мы все близко знакомы с Тёдзаэмоном Нагаэ из Хондзё, и когда мы советовались с ним по поводу охраны для господина Какэхи, он рекомендовал обратиться к вам. Так мы и сделали.

«Чертов Китидзо!» — выругался про себя Матахатиро. Получается, он с самого начала знал, что эта работа предназначается только для Матахатиро, но при этом говорил, что намеревался отдать ее кому-то другому, если бы Матахатиро так и не появился. Разве что теперь напутствие Китидзо «будьте осторожны», данное им при прощании, стало приобретать новый, более глубокий смысл.

По окончании знакомства Матахатиро вернулся к себе в комнатку. Там он сразу вынул из ножен меч и проверил, надежно ли крепится лезвие. [75] Лезвие самурайского меча крепится к рукоятке с помощью специальной крепежной муфты абаки. Муфту необходимо периодически проверять, чтобы она не расшатывалась. После этого он вышел из дома и осмотрел все боковые двери и ограду.

Он чувствовал, что взвалил на себя огромную ответственность, какой в его жизни еще не бывало. Враги, которые могли появиться в любой момент, были куда опаснее выдуманных «соперников по судебной тяжбе». Если они узнают, где прячется Оиси, то непременно попытаются с ним расправиться, потому что для этих врагов, приходивших в бешенство от одного имени ронинов Асано, не было лучшего способа нанести по ним удар, чем убить их вожака. Год назад они уже пытались напасть на Оиси, когда тот приезжал в Эдо, чтобы поклониться могиле покойного господина и попытаться исправить судьбу клана, но их затея провалилась.

Размышляя, Матахатиро внезапно остановился посреди сада. Он вспомнил, как О-Рин, шпионившая за ронинами, говорила ему, что Хара, Ёсида, Яхэй Хорибэ и другие бывшие самураи клана Асано, осевшие в Эдо, начали вести себя очень подозрительно и наверняка что-то затевают.

Но О-Рин не работала на Киру. Значит, были и другие люди, желавшие смерти Оиси. Матахатиро с сомнением подумал, что два бу за день — не слишком высокая плата за такую работу.

Его соратники, поселившиеся в Эдо, были разбросаны по всем концам огромного города — Сиба, Хондзё, квартал Син-Кодзимати… О ронинах из Кодзимати, куда позавчера вернулся Ёсида, можно было не беспокоиться, но остальным нужно было срочно сообщить, что он уже прибыл в Хираму, и дать подробные указания о том, как будет вершиться план мести.

Сидя вплотную к жаровне- хибати, Кураноскэ почувствовал, как от этих мыслей на душе становится неспокойно. Да еще этот холод… В Ямасине тоже было не жарко, но здесь как-то особенно. Днем, пока светило солнце, все вокруг дышало теплом, как будто на дворе была весна, но стоило солнцу зайти, как со всех сторон начинал подкрадываться пронизывающий холод.

«Ах, какие кутежи были в Киото…» — рассеянно думал Кураноскэ. Перед глазами, словно влекомые течением реки, проплывали лица женщин, с которыми он развлекался в Гионе, Фусими и Симабаре, [76] Гион, Фусими, Симабара — названия веселых кварталов Киото. а за ними лицо его молодой содержанки — перед расставанием она сказала ему, что, похоже, забеременела. Если и вправду родит, как же ей быть, бедняжке… Надо бы распорядиться, чтобы о ней позаботились, подумал он, но приступать к письму по-прежнему не хотелось. Заранее растертая тушь уже начала подсыхать.

Когда ему доложили о происшествии в Эдо, и позже, когда поступил приказ о сдаче замка, Кураноскэ еще не знал самого главного — что же все-таки случилось с обидчиком князя Кодзукэноскэ Кирой. Он пытался разузнать об этом у разных людей, но за более важными делами, каковыми являлись передача замка и роспуск самурайской дружины, выяснение судьбы Киры отошло на второй план. Если князь убил Киру и за это его приговорили к совершению сэппуку, то тут уж, как говорится, ничего не попишешь, но если Кира остался жив, решение по делу князя могло породить волну недовольства.

Мало того, что их сюзерен был обесчещен, если еще его вассалы из-за этого перестанут проявлять сдержанность, клан Ако сделается посмешищем во всей Поднебесной.

Поэтому, когда он узнал, что Кодзукэноскэ Кира жив и здоров, то, прежде всего, тайно вызвал к себе Канскэ Накамуру, ведавшего клановым архивом, и поручил ему изучить записи обо всех подобных инцидентах, которые случались в замке сёгуна прежде. Результат оказался неутешительным — во всех случаях зачинщики сурово наказывались, а потерпевшая сторона получала полное прощение. Такова была неизменная политика бакуфу по отношению ко всем вооруженным стычкам, когда-либо происходившим в замке.

«Но дух нашего господина этим не успокоится», — думал Кураноскэ. По мере прояснения подробностей случившегося оказывалось, что причиной кровопролития во многом стала чрезмерная педантичность и необузданная вспыльчивость князя Асано — благо при жизни этих качеств ему было не занимать. И в этом свете приговор бакуфу выглядел вполне законным.

Только Кураноскэ не мог смириться с таким исходом. Пройдет совсем немного времени, думал он, и молва начнет высмеивать князя, представляя его человеком, который, поддавшись вспышке гнева, собственными руками разрушил клан с доходом в пятьдесят тысяч коку риса. А вместе с князем начнут потешаться и над теми, кто служил такому недостойному господину — над самураями клана Асано. При этом безнаказанность Киры будет лучшим подтверждением того, что поступок князя был в высшей степени безрассудным.

Для того чтобы уберечь покойного князя и его верных вассалов от насмешек толпы, прежде всего не следовало отказываться сдавать замок, ибо это окончательно покрыло бы позором весь род Асано. После этого Кураноскэ видел два пути — либо потребовать от бакуфу такого решения, которое позволило бы сохранить честь самураев и доброе имя их господина, либо стереть с лица земли Кодзукэноскэ Киру — живое подтверждение княжеского бесчестья.