Сюхэй Фудзисава - ИСТОРИЯ ТЕЛОХРАНИТЕЛЯ

Однако уничтожение Киры все же было крайней мерой. Перед этим Кураноскэ пытался подавать прошения о восстановлении рода Асано под началом младшего брата их бывшего сюзерена, князя Дайгаку. Кроме этого, он рассылал челобитные, в которых намекал на необходимость наказания и для Киры. В то же время Ясубэй Хорибэ, Хэйдзаэмон Окуда, Гумбэй Таката и прочие самураи клана, которые в момент трагедии находились в Эдо, настоятельно призывали к мести за покойного господина, и Кураноскэ стоило немало трудов остудить их пыл. Если бы род Асано удалось восстановить, а Кира получил бы заслуженное наказание, то ни один язык никогда не посмел бы возводить хулу на их князя. Поэтому, прежде чем вершить месть, следовало посмотреть, каков будет исход предпринятых усилий.

После благополучной сдачи замка и роспуска самурайской дружины, покончив с делами, Кураноскэ перебрался жить в деревню Ямасина. Почти сразу после переезда он повадился ходить в самые злачные заведения киотоских кварталов Гион и Сюмоку, что в районе Фусими. Разумеется, в Ямасину он перевез и всю свою семью, но его жена Рику, с молодых лет наблюдавшая за его похождениями, как всегда не говорила ни слова. Даже во время службы в клане, когда он стал командором, и на шумные развлечения уже не осталось ни времени, ни сил, Кураноскэ завел себе содержанку.

«Чего тогда только ни говорили — будто я ударился в загулы, дабы скрыть от врагов планы отмщения…»

Людская молва вещь забавная. На лице Кураноскэ появилась блуждающая улыбка.

На самом деле тогда у него и в мыслях не было спасать поруганную честь покойного князя и его дружины или уберегать их от несправедливого осуждения будущими поколениями. Все, чего он хотел, это восстановить род Асано. Только этому он посвящал все свое время, одолевая просьбами родственников князя, Асано Миноноками и Унэмэносё Тоду, а также пытаясь действовать через Юкая, настоятеля Энрин-дзи — родового храма князей Асано, монахов храма Сёсё-ин в Эдо и многих других людей, которые хоть как-то могли повлиять на исход дела. Помимо этого, сдерживая напор эдоской группировки во главе с Хорибэ, требовавшей немедленного возмездия, он не забывал о подписанной самураями клятве и готовился к тому, что это возмездие может стать последним средством, к которому им придется прибегнуть.

Но только никакой связи между этими делами и его развлечениями в веселых кварталах не было. Временами Кураноскэ чувствовал, как от вынужденного безделья у него в крови вскипает похоть. Желание плотских утех становилось настолько сильным, что он уже не мог ни сидеть, ни стоять. Всеобщее заблуждение относительно истинных мотивов его поступков было ему только на руку. Ночи напролет он носился в паланкине из Фусими в Симабару и обратно, скупая без разбору и изысканных куртизанок, и дешевых проституток. Весной этого года он отправил жену со всеми детьми, кроме старшего сына Тикары, в ее родовое гнездо — дом Исидзука, который был приписан к клану Тоёока в провинции Тадзима. [77] Тадзима — одна из японских провинций периода Эдо. Располагалась в северной части нынешней префектуры Хёго. С отъездом семьи его загулы стали еще безудержнее.

Даже его соратники, которые поначалу лишь посмеивались над этими похождениями, начали всерьез беспокоиться. Да и среди людей пошли слухи, что Кураноскэ, похоже, забыл о своих планах.

«От людей ничего не скроешь».

Кураноскэ подумал, что время от времени он и впрямь забывал о своем намерении отомстить за князя. Но что говорить, теперь уже все позади. Князя Дайгаку Асано освободили из-под домашнего ареста и сослали в Хиросиму под опеку главной ветви рода. Надежды на восстановление клана рухнули. Оставалась только месть. Только уничтожив Киру, можно доказать обществу, что покойный князь Асано имел хороших вассалов, и в клане у него служили достойные люди. Тогда, глядишь, всеобщее презрение к клану, который погубила несдержанность собственного князя, сменится уважением или даже восхищением.

«Кира тоже все это прекрасно понимает», — размышлял Кураноскэ, уставившись на алеющие под лучами закатного солнца бумажные ставни. Внезапно он решил отбросить тягостные думы, широко зевнул и, поднявшись с пола, снова уселся в прежнюю позу, слегка касаясь коленями жаровни. Несмотря на то, что в ней горел древесный уголь, а солнце падало прямо на сёдзи, в комнате было холодно.

Кураноскэ снова стал вспоминать, какими белокожими и горячими были женщины в Киото. Отбивая такт кончиками ступней, обутых в белые таби , [78] Таби — японские носки из плотной ткани. он приятным голосом пропел куплет из старой рютацу-буси:

Скоротечна ночь вдвоем,

Долга ночь для одного.

Ни пенье птиц, ни колокола звон

Не потревожат одинокий сон…

В этот момент лицо его сделалось вялым, как у завсегдатая веселых кварталов, давно пресытившегося развлечениями.

Матахатиро Аоэ услышал эту песню, обходя дозором сад. Голос доносился из-за плотно закрытых перегородок. Хоть Матахатиро и знал, что в этой комнате живет Кураноскэ Оиси, но все же не мог поверить, что у самурая может быть такой чистый, приятный голос.

«Все-таки есть какая-то утонченность в самураях из Камигаты», — подумал он, отметив, что предводителю такой большой дружины все же не пристало впадать в меланхолию. Хотя какое ему до этого дело. Его задача — охранять человека, который сейчас распевает песни — а больше от него ничего не требуется.

«Итого к сегодняшнему дню один рё и два бу », — посчитал про себя Матахатиро, глядя на оголенные ветви деревьев. Закатное солнце проникало в сад, где вперемешку росли ильмы и дубы, и окрашивало вершины деревьев в бледно-красный цвет. На нижнюю часть стволов солнце не попадало, и издалека они выглядели абсолютно черными. Казалось, эта чернота постепенно наполняется холодом грядущей ночи.

Едва услышав скрип половиц, Матахатиро непроизвольно схватился за рукоятку меча. С первого дня работы в этом доме он взял себе за правило не спать по ночам. Звук был знакомый.

— Кто там? Косити? Сароку? — окликнул Матахатиро. Так звали слуг, прибывших вместе с Оиси. Кроме них по соседству с комнатой Оиси должен был ночевать Кахэй Ямахико — тот самый пятидесятилетний мужчина, которого Матахатиро видел в комнате хозяина дома Тёдзаэмона Ямамото еще третьего дня, когда только приехал в Хираму. Это явно было не его имя, а псевдоним.

Ответа не последовало. Неожиданно он услышал грохот падающих на землю ставен, которые закрывали внешний коридор. Матахатиро рванул в сторону фусума и выскочил из своей каморки. Тут же прямо перед ним сверкнуло лезвие меча. За долю секунды он успел заметить, как внутрь дома проскользнули две темные фигуры.