Алан Голд - Королева воинов

Нерон опустился на ложе. Он рад был возможности подумать о деяниях, которые он уже осуществил для империи. Его воображение витало над картой империи, от жаркого и таинственного востока до холодного и негостеприимного севера. Сенека говорил ему, что стоит проявлять больше интереса к землям, которые находятся под его властью; однако он по-настоящему интересовался только театром, пением, музыкой и плотскими удовольствиями. Зачем вникать в детали? Разве это не работа его советников? Для чего тогда они находятся подле него, если не заботиться о судьбе Рима? Его же обязаность как императора должна заключаться в том, чтобы быть любимым людьми, и поэтому он будет изо всех сил трудиться, чтобы играть роль бога.

Нерон взглянул на мраморный стол, который уже стали украшать яствами, предназначенными для его друзей и самого цезаря. Они получат сегодня особое удовольствие от пира. Отвратительный Британик, незаслуженно ценимый римлянами как племянник «великого» Германика и сын ущербного заики Клавдия, любимчик Сената, который считает его прекрасным оратором и достойным молодым человеком, скоро будет корчиться на полу, судорожно хватать воздух и умолять о глотке воды. И когда он окажется в цепких объятиях смерти, забытый всеми гостями Нерона, когда Британик будет подыхать, глаза всех подданных будут направлены только на императора. Все будут слушать его божественную игру и чудесный голос, радоваться совершенству слов, трепетать от звуков лиры, которые они услышат, звуков, достойных богов! О, это будет славная ночь. Последним, что услышит Британик на этой земле перед тем, как тени примут его в свою семью и Харон высадит из своей лодки, будет непревзойденное пение Нерона, его брата, друга и убийцы!

Отравитель, которого использовала Агриппина для убийства Клавдия, дал ему превосходный яд. Нерон уже пытался пару раз покончить с Британиком, но мальчишку слишком хорошо охраняли. Теперь он прибегнет к яду. Но Британик уже опасается своего брата. Значит, нужно принять особые меры, чтобы скрыть смертоносную отраву. Нерон представил себе будущий вечер в уме и почувствовал, как судорога удовольствия сотрясает его тело. Да, это ужаснет матушку и напугает возможных мятежников.

Его мать! Почему она вторгается даже в его сны и портит их? Прежде они были так близки… Когда он стал императором, разве не она позвала его в свою постель и сделала своим любовником? Разве не она снабжала его мальчиками и девочками, чтобы удовлетворить все его страсти?

Но он был хорошим сыном. Он был столь же внимательным к ней, как и она к нему. Разве не он позволил ей слушать его речи в Сенате, устроив специальное место за занавеской там, где всегда запрещено было присутствовать женщинам? Разве не он разрешил ей сидеть позади себя, когда принимал посольства из других стран? Разве не он приказал чеканить монеты, на которых они смотрели друг на друга, чтобы показать всему миру, что Римской империей правят и сын, и мать? Разве она не присутствовала в совете, когда Сенека, Бурр и другие советники обсуждали разные важные вопросы? Но и этого было ей мало. Нет! Ей нужно было все уничтожить из-за своего ненасытного властолюбия. Ей хотелось принимать решения и контролировать все, забыв, что она — мать и жена цезаря, но не сам цезарь.

И что за истерику она устроила, когда Нерон, по совету Сенеки, повелел ей не приходить больше на собрания совета и в Сенат, даже тайно! Это был первый раз, когда он увидел свою мать в истинном свете, увидел, какой женщиной она была на самом деле — мегерой, гарпией, которая мало любила своего сына, зато бесконечно — власть.

Со временем Агриппина все больше становилась мстительной и скрытной. Она даже… Нерон попытался вспомнить, что она тогда сказала, не проронив ни слезинки… Это была худшая из всех вещей, наиболее болезненная, ужасающая и предательская. Она начала поддерживать Британика в притязаниях на пурпурную тогу императора, предавая своего родного сына. Какая другая женщина могла пожертвовать своим единственным сыном ради чужого ублюдка, мальчишки, зачатого испорченным и отвратительным отцом?

Рабы, стоявшие у стен пиршественной залы в ожидании знака императора или своих хозяев, внезапно услышали, как цезарь расхохотался. Это был глупый, визгливый смех. Но они знали императора достаточно хорошо, чтобы оставаться спокойными.

Рабы бесстрастно наблюдали, как он поднялся с ложа и снова подошел к столу. Скоро этот стол будет ломиться от еды и напитков. И когда гости разойдутся или заснут, на столах останется еще достаточно еды, чтобы рабы устроили собственный пир.

А этажом выше, стараясь угадать, какие зловещие и опасные планы выстраиваются в уме императора, расхаживала Агриппина. Ей пришлось покинуть свою безопасную виллу в бухте Неаполя, потому что император пригласил ее на пир. Она не могла отказаться от приглашения, если только хотела сохранить свою жизнь. Поначалу Агриппина надеялась, что, живя так далеко, сможет затаиться, переждать гнев Нерона. Но она достаточно хорошо знала своего сына, чтобы понимать: ни один ее поступок не укроется от его внимания. Даже поддержка Британика, о которой знали только самые доверенные сенаторы, каким-то образом стала ему известна. С тех пор она вздрагивала, когда он на нее смотрел.

Спустился вечер, гости понемногу съезжались на пир. Она выбрала красную тогу с золотой отделкой, глубоко открывавшую грудь. Волосы украсила драгоценностями, подаренными ей Клавдием, и бронзовым гребнем, привезенным им при завоевании Британии.

Агриппина пользовалась почетом как мать императора и потому уселась невдалеке от него, на вторую диванную подушку. Дальше вокруг стола расположились друзья и подлипалы Нерона, потом советники Сенека и Барр, греческие врачи и египетские астрологи, два полководца, чьи легионы стояли на холмах близ Рима, и несколько сенаторов с женами и детьми. Всем было очень неуютно. В глубине залы, напротив Нерона, сидели: Британик, его сестра Октавия и друг Тит, сын великого полководца Веспасиана.

Нерон был в особенно хорошем настроении, он в который уже раз пересказывал истории о своих развлечениях на рынке и на форуме. Его смех не заглушила даже ужасная музыка, которую играли бездарные музыканты, собранные в местных тавернах. Временами они распевали непристойные песенки, никак не подходившие для императорского дворца.

Не только Агриппина, но и другие гости морщились от вульгарных слов и всей этой какофонии.

Неожиданно Нерон вышел в центр залы и раздраженно выкрикнул:

— Кому-нибудь нравится эта музыка?

Все гости заворчали, что музыка отвратительна. Испуганные музыканты и певцы сбились в кучу, и Нерон громко повелел: