Валерий Язвицкий - Иван III — государь всея Руси (Книги четвертая, пятая)

К вечеру прискакали новые гонцы. Последний из них докладывал государю:

— Пустошат поганые на Литве вотчины верховских князей православных, грабят, жгут, полон хватают.

— А станом надолго стают? — спросил Иван Васильевич.

— Токмо на ночь, государь, а с рассветом сымаются. Видно, в Степь вельми спешат.

— А где царь Касым?

— Неведомо, государь. Среди стана всегда один токмо белый шатер для Ахмата ставят…

— Добре, добре, — смеялся великий князь, — скатертью дорога!

Но сей вечер пришла и плохая весть: сын Ахматов, царевич Амуртаза, примчался с полками из Литвы к рубежам русским и идет на Конин и на Юхнов, придет к вечеру. Иван Васильевич немедля, за пиром же, приказал братьям — обоим Андреям и Борису — гнать со своими полками навстречу Амуртазе.

— Гоните спешно и прямо с похода, изгоном, падите на ордынцев, секите и бейте без милосердия, — сказал государь. — Пусть ведают тяжесть руки русской.

Прямо из-за стола братья сели на коней.

Из похода братья государевы вернулись на третий день, к раннему завтраку.

— Ну и скорый поход, — шутил Иван Васильевич, усаживая братьев за стол, — уехали с ужина, а через день к завтраку воротились. Ну, садитесь да сказывайте…

— Гнали, государь, — начал Андрей большой, — всю ночь и утро. К обеду селян, в леса бегавших, встрели. Пытали, куда, мол, едете, а они бают: «К Юхнову, к собе в деревню…»

Брата перебил князь Борис:

— Да ведь татары там, кричу им…

— А они в ответ нам, — продолжал князь Андрей: — «Какие татары? Сами из лесу на ранней заре видели, как они, словно взбесясь, гнали к литовскому рубежу». Узнав, где стан Амуртазы, наехали мы на него в самый полдень. А по стану их не токмо добыча брошена, а и котлы над кострами.

Братья рассмеялись.

— Пошто ж так? — с удивлением спросил Иван Иванович. — Ведь ежели напал кто, добычи бы не оставил.

— Истинно, — согласился князь Андрей. — Сказывали так нам, что ночью пымали селянина некоего, именем Иван Черемуха, и пытают, где великий князь. А тот ништо не ведает. Они мучить его начали, он же, муки не могущи терпеть, изолгал: «Близко вельми князь-то великий. Сюды идет». Татары же враз всполошились да на коней. Тут токмо их и видели…

Все рассмеялись, а Иван Иванович заметил:

— Так же татары казанские бежали, сведав, что московские полки от Новагорода к Москве с победой ворочаются.

— Да, переменил Господь Орду, погубил, яко Новгород, — сказал великий князь, искоса взглянув на братьев.

Те поняли и смутились.

Помолчав, государь сурово добавил:

— Бог даст, и немцев и Казимира смирим…

На другой день Иван Васильевич вместе с сыном выехал в Боровск, куда велел и всем полкам постепенно подходить, чтобы там лучше и скорей нарядить порядок роспуска воинов по домам. С собой он взял постоянную свою тысячу. Братья с полками своими следовали за великими князьми.

Роспуск войск задержал великих князей в Боровске на целую неделю, и перед самым отъездом в Москву были получены вести, что царь Ахмат, ограбив порубежные земли Литвы, вышел в Степь с большой добычей и пошел к Малому Донцу, где решил зимовать в приазовских степях.

— Пала Орда, не встать ей уж более, — сказал по сему случаю Иван Васильевич сыну. — На высокую гору взошли мы с тобой, сыне мой. Токмо с высоты сей еще видней, сколь много врагов у нас. Лицом к лицу стали ныне мы с немцами, с поляками, литовцами, свеями…

Оставив в Боровске некоторых воевод своих для окончания роспуска полков, Иван Васильевич с сыном во главе своей тысячи двинулся к Москве.

День стоял не особенно морозный, но солнце ослепляло своим блеском, и глаза уставали от яркой белизны снега. Оба государя ехали рядом позади своей стражи, а за ними шла на рысях государева тысяча, растянувшись длинной темно-серой змеей.

Кругом по окраинам полей и за перелесками виднелись зубчатые стены лесов. Попадались среди лугов и полей и отдельные сосны, ели и дубы. Они стояли здесь, словно заблудившиеся путники, утопая в снегу, — одни по колена, другие по пояс, и белые огромные шапки были нахлобучены на их вершинах.

— С ночи шел снег, — глубоко вдохнув свежий морозный воздух, сказал Иван Васильевич. — Люблю яз, Иване, нашу зиму.

— Яз тоже люблю, — задумчиво отозвался Иван Иванович. — Словно из сказки прилетает она к нам, яко царевна-лебедь белая.

Иван Васильевич с лаской взглянул на сына и сказал:

— Молвил ты сие, Иване, словно песню пропел. Напомнил ты мне Илейку нашего.

В это время где-то среди тишины зимней зазвякали колоколы малые. Слыхать, три-четыре их всего было, но звонили они весело, пасхальным звоном.

Переглянулись оба государя. Слезы блеснули в глазах Ивана Васильевича, и спросил он дрогнувшим голосом:

— Разумеешь, Иване, пошто ныне, в пост рождественский, звоном пасхальным звонят, как в праздников праздник — в воскресение Христово?

— Два ста и полста лет народ-то сих дней ждал. Под игом-то сны о сем видел. Гляди, государь, — указал Иван Иванович кивком головы на стражу.

Воины и в страже и в государевой тысяче торопливо снимали шапки и долго крестились. Сняв шапки, крестятся и государи и воеводы, а перед ними малое сельцо Нарское, что у Нары-реки, из семи дворов и церковка убогая деревянная на погосте стоит: и, правда, на звоннице ее из двух бревен дубовых с перекладиной висят малых четыре колокола.

Увидав князей, воевод и воинов московских, веселей задергал веревками молодой дюжий звонарь, а из всех изб, надевая на ходу полушубки, выскакивают мужики и женки, парни и девки, старики и старухи выползают, а дети, оставив ледянки и коньки деревянные, разинув рты, стоят неподвижно. К государям подъехал начальник стражи, старый Тимофей Кондратьевич, склоняясь к ним, прокричал под звон:

— Ныне, видать, государи, по всей Руси сии звоны пасхальные! Помню яз иго-то, государи. В полоне сам был, в самом Сарае был…

Так же встречал народ полки московские и в селе Петровском и в селе Троицком, что в десяти верстах от Москвы. Отсель уж без приказа конники на больших рысях погнали — сами государи со своей стражей первые почин сделали…

Вот и Москву видать стало, сначала с холмов только, а через полчаса и все стены открылись, и звоном пасхальным вся она гудит; гудят и посады ее, и все окрестные монастыри, и села подмосковные.

Толпы идут навстречу государям, а у ворот кремлевских уже стоит митрополит Геронтий со всем собором духовным. Не смолкают крики приветствий, громом перекатываются по всей толпе.

У ворот сходят с коней государи и воеводы. Подходит Иван Васильевич, а за ним и Иван Иванович под благословение владыки, идут государи в ворота Кремля, а митрополит, подняв высоко крест, общим благословением благословляет войска и воевод и следует за государями.