Валерий Язвицкий - Иван III — государь всея Руси (Книги четвертая, пятая)

— Гонец пригнал? — перебил Иван Иванович дьяка, протягивая ему руку.

Курицын, сев на указанное ему место, внимательно посмотрел в лицо молодого государя и все понял. В груди его дрогнуло — он любил этого доверчивого и чистого сердцем юношу, уже понимающего, замыслы мачехи…

— Гонца от государыни со дня на день ждем, — тихо произнес он, — а за ним, чаю, и сама она будет. Две сотни конников к ней давно посланы…

— У ней там стражи есть поболее того, — перебил Иван Иванович, — пошто ей еще две сотни-то? Да слуги всякие, да греки и фрязины…

— Вся казна государева с ней там, — разъяснил Курицын.

На этом речь оборвалась. Посмотрев друг на друга, княжич и дьяк поняли, о чем обоим им говорить по душе хочется совсем тайно.

— Заеду к тобе, Федор Василич, на краткое время перед обедом. С прогулки…

— Душевно рад буду, государь, — горячо промолвил Курицын.

— Хочу вот тобя спросить: а как у попов новгородских после отъятия у них земель монастырских? — помолчав, спросил Иван Иванович. — Нового-то есть что?

— Думаю много зла от сего стяжания поповского будет, — начал Курицын, — вижу…

Широко распахнув дверь, вошел Иван Васильевич. Все поднялись ему навстречу. Государя сопровождал его воевода московский князь Иван Юрьевич Патрикеев. Государь был весел, видимо, чем-то весьма доволен.

«Ишь как приезду-то мачехи радуется!» — с горькой досадой подумал Иван Иванович, но отец перебил его мысли, громко воскликнул:

— Ну и добрые же вести нам из Новагорода!

Он поцеловал сына и, размашисто перекрестясь, сел за стол завтракать.

— Садись и ты с нами, Иван Юрьич, — продолжал он радостно, — выпьем по доброму кубку за воевод и за воев наших — добре они немцев поганых бьют. Сам магистр ливонский еле-еле полона избег! На Москве у нас сему истинной цены не дадут, а для псковичей победа сия все едино, что татарское иго скинули…

Государь сказал дворецкому, чтобы подали разных заморских вин и чтобы кубки за столом пустыми не были. Потом, обратясь к Патрикееву, добавил:

— А ты, Иван Юрьич, ежели баишь, что завтракал и сыт, доведи пока молодому великому князю и Федору Василичу все, что тобе от вестников ведомо. Яз тоже послушаю еще раз, а после подумаем все вместе. Токмо кубка своего ты не забывай.

— Слушаю, государь, — почтительно кланяясь, ответил князь Патрикеев.

Зная обычай Ивана Васильевича, князь Патрикеев сначала изложил весь ход событий войны с немцами. Кратко напомнил, как при нашествии Ахмата все враги государя московского обещали хану помощь: и папа римский, и Казимир, король польский, и немцы, и Новгородцы, и даже князья русские, братья его родные. В самое трудное время, когда государь не пускал Ахмата через Оку и Угру к Москве, немцы ливонские ворвались в псковские земли, пустоша их нещадно и уводя полоны великие. По тайному требованию папы римского король Казимир стал поддерживать новгородцев и сговор их с братьями Ивана Васильевича.

— Сокрушив иго татарское, ты, государь, — продолжал князь Патрикеев, — перво-наперво немцев наказал, наместников своих новгородских — князя Шуйского да боярина Зиновьева — с особыми полками ко Пскову послал…

— А с Москвы, — добавил государь Иван Васильевич, — отрядил яз ко Пскову же двадцать тысяч конников наших московских с воеводами — князем Иваном Булгаком-Патрикеевым да князем Ярославом Стригой-Оболенским. Но о сем довольно. Топерь сказывай новые вести.

— Слушаю, государь, — продолжал князь Иван Юрьевич. — Воеводы доводят, пошло наше войско тремя путями к городам ливонским Мариенбурху, Дерпту и Валку. Лыцари же ливонские в поле и носа не кажут, в осадах сидят либо бегут. Наши хотят уж к Риге идти, дабы там немцев, латышей и чудь белоглазую зорить…

Государь нахмурил брови и снова прервал речь Патрикеева.

— А пошто сие творят? Каков у них ратный умысел? — досадливо молвил он.

— Бают, хотят больше всего зорить немцев до весенней распутицы, ибо велика она будет. Снег-то там человеку в пазуху, а ежели у кого конь с дороги свернет, то двое его с трудом выволокут.

— А где силы великого магистра? Где войско епископа дерптского?

— О сем, государь, воеводы не наказывали, а самим вестникам ведомо, что магистр и епископ дерптский отказались помочь ливонским лыцарям. У всех у них ныне великий страх пред Москвой…

— Добре, — усмехнулся Иван Васильевич и, обратясь к дьяку Курицыну, спросил: — А ты как, Федор Василич, о сем мыслишь?

— Прости, государь, — спохватился набольший воевода, — забыл тобе довести. Сказывали вестники, что воеводы мыслят меж собой просить летом у тобя еще полков, дабы всю Ливонию вторым ударом враз под Москву взять.

Иван Васильевич гневно воскликнул:

— Не своего ума дело вершить хотят! Нет у них в мыслях того, что Новгород еще змеей шипит, что Пермь и Вятка нам непокорны. Забыли, что под боком у нас Тверь, что за спиной Казань и Ногайская Орда? Нет в уме, что король польский и князь литовский Казимир против нас? Что папа рымский и короля и магистра ливонского обеими руками поддерживает…

Государь встал из-за стола и по привычке своей стал ходить вдоль покоя, что-то обдумывая. Все замолчали, но через некоторое время Курицын сказал с осторожностью:

— Право ты мыслишь, государь! Пока хватит нам и того, что самый лютый наш ворог лет двадцать с нами воевать не сможет.

— Верно сие, Федор Василич, верно! — отозвался государь. — Надобно немцев бить так, дабы не всех их испугать и не ополчились бы они на нас все разом. По прутику-то мы переломаем легко весь веник. Целый же веник за един раз сломить нам пока, может, и не под силу будет…

На другой день князь Иван Иванович не сразу решил ехать на прогулку — встреча с дьяком Курицыным волновала его, чем-то тревожила.

— А может, сего и не надобно? — громко сорвалось у него с уст.

Иван Иванович быстро оглянулся, — возле него никого не было. Он успокоился, только пальцы слегка дрожали, как и у старого государя, выдавая его волнение.

— Тяжко мне меж отцом и мачехой, — прошептал он.

Вошел дворецкий и, взглянув на Ивана Ивановича, сказал со вздохом:

— Оженил бы тя скорей государь-батюшка, не то побаить-то тобе, опричь меня, не с кем, а лаптю сапог не товарищ. Не книжен я, не все и понять могу…

Молодой великий князь ничего не ответил на это, но, вспомнив о Курицыне, сразу принял решение.

— Прикажи-ка, Данила Костянтиныч, коня мне оседлать, — молвил он. — Из стремянных пусть со мной едет Никита Растопчин.

Дьяк Курицын встретил великого князя у ворот своей усадьбы, дабы особо почтить сына своего государя. Это тронуло Ивана Ивановича. Доехав до середины двора, он спешился, передал поводья Никите и пошел рядом с дьяком к красному крыльцу.