Валерий Язвицкий - Иван III — государь всея Руси (Книги четвертая, пятая)

— Не веришь сему, дочка? Так поверь. Отныне даю приказ исполнять сие, а за ослушание и для-ради блага всей Руси никого не пожалею и никого не пощажу.

— Значит, государь, ты хочешь погрязнуть в невежестве церковном? — надменно спросила Елена Стефановна.

Иван Васильевич молчал и пронизывал гневным взглядом сноху.

— Хоша ты и дочь славного государя и вдова великого князя, но ништо ты, дочка, в государевых делах не разумеешь.

Елена Стефановна резко и нетерпеливо обернулась к свекру. Он заметил эту вспышку и добавил:

— Кипит в тобе, дочка, токмо пустая надменность да злоба. Высокоумие токмо в тобе, а не разум. Не разумеешь ты, Оленушка, что грозно вельми, когда народ не за государя, а против него… Самый грозный и сильный государь токмо тогда могуч, когда народ за него… Не разумеешь ты, дочка, что русские люди исстари православные и от веры отцов николи не отойдут ни на Руси, ни в Литве. А нашего разумения о Боге они николи не примут, почитая сие разумение за ересь, а нас — за еретиков. Княгиня моя Софья Фоминична сие добре разумеет и опирается открыто на духовных грецкого толка, на самых лукавых и хитрых, яко Иосиф волоцкий и Геннадий новгородский. Обоим же им помогает сам папа через монахов ордена святого Доминика и держит с ними крепкую связь, натравляя против нас. Не ведаешь, видать, Оленушка, и того, что нонешний митрополит Симон тоже против «еретиков», к которым причисляет нас с тобой и Федора Василича. Преклоняет Симон больше ухо свое к Иосифу волоцкому, чем к нам, а опричь того, и в государствовании он, как наибольший духовный вотчинник, норовит во всем княгине моей и Василью и всем боярам-вотчинникам. Не ведаешь ты и того, что великий князь литовский своих вотчинников дарит всякими подарками и обещает всем прибавки новых богатых вотчин и рабов и рабынь из разных православных полонов. Помысли, как же твой сын, будучи главой православного государства и стоя во главе русской православной церкви, сможет защищать в Литве грецкое православие, за которое стоит литовский народ и за которое токмо и захочет воевать с Литвой и ляхами наш русский народ? Где же он найдет опору против Софьи Фоминичны и Василья? Вороги наши разумеют все сие и ищут опоры среди наших ворогов в Москве и в Литве. Они уже злоумышляют против нас и готовят израду мне и Димитрию. Яз уже спешу грозно и борзо пресечь все их замыслы.

Государь замолчал. Руки его сильно дрожали, но, сдержав себя, он спокойно произнес:

— Ведай, Оленушка, пойду яз за Русь токмо заодно с народом своим, ибо уразумел, что всяк, кто волей или неволей будет против народа, заплатит своей кровью…

Обернувшись к Курицыну, государь сказал:

— Идем со мной, Федор Василич, новый договор с Рязанью писать, а после разъясни Оленушке-то, что из слов моих она не уразумела…

На второй день Рождества, двадцать шестого декабря, у государя на праздничном обеде были митрополит Симон, великая княгиня Анна Васильевна, князь Бельский Федор Иванович, вдовствующая княгиня Елена Стефановна с сыном Димитрием, сын государя Юрий Иванович, князья Патрикеевы, Ховрины, князь Семен Данилович Холмский и Курицын.

Когда все сели за столы и слуги стали разносить кушанья, в трапезную неожиданно вошел Саввушка. Приблизившись к государю, он тихо сказал:

— Государь, в покоях твоих ждет тобя вестник с тайным борзым донесением.

Иван Васильевич поспешно вышел из трапезной, сопровождаемый Саввушкой. Войдя в свой покой, он увидел молодого князя Василья Даниловича Холмского.

— Сказывай, князь Василий.

— Государь, на Москву идут полки сына князя Ивана Палецкого и брата Шавьи-Скрябина, по прозвищу Репей.

Иван Васильевич спросил:

— Как и пошто идут?

— Ратным походом, государь, идут, а пошто, еще не ведаю.

— А яз ведаю, — молвил Иван Васильевич. И, обратясь к Саввушке, приказал:

— Тайно скачи, Саввушка, к боярину Товаркову, пусть сей же миг будет у меня.

Иван Васильевич быстро подошел к своему столу, вынул из ящика грамоту с приговором тайного суда.

В это время в палату вошел Патрикеев с митрополитом Симоном. Оба они были сильно взволнованы. Иван Юрьевич, заикаясь, проговорил:

— Государь, к стенам Кремля подходят неведомые мне полки… Яз вывел на стены всю заставу московскую и поставил пушкарей с пушками и пищалями, дабы ратей тех в Москву никакой ценой не пропущать…

— Добре, Иване, а пропустишь — головой ответишь, — сурово сказал государь.

— Слушаю, державный!

Митрополит Симон, стоявший вместе с молодым князем Холмским вблизи государева стола, заметил грамоту с приговором тайного суда. Он хотел спросить Ивана Васильевича о приговоре, но в эту минуту вошел в покой боярин Товарков. Государь вздрогнул и сразу резко спросил:

— Ведаешь, Иван Федорыч?

— Все ведаю, государь…

Иван Васильевич резко схватил со стола грамоту с приговором и, протягивая ее митрополиту, приказал:

— Подпиши моим именем сие мое решение по приговору: «Утре казнить по решению суда шестерых злодеев, в приговоре сем поименованных: Афанасия Яропкина, Федора Стромилова, Владимира Гусева, князя Ивана Палецкого, Шавью-Травина, боярка Руно».

— Государь, пошто такая борзая и грозная казнь? — дрожащим от страха голосом спросил митрополит Симон.

— За злоумышления и сговор израду содеять мне и внуку и за воровство перед государем и за измену Руси.

— Сын мой, смягчи гнев свой, — робко продолжал митрополит. — Постриги злодеев, заточи в самое тесное заключение по дальним монастырям, дабы было им, христианам, время замолить грехи и спасти свои души…

— Отче, — сурово ответил государь, — ты вкупе с Иосифом волоцким да с Геннадием новгородским и прочими духовными молитесь Господу за души их грешные, а яз сам ведаю, как злодеев на земле карать надобно… — И, обратясь к Товаркову, добавил:

— Исполни, как написано. Князь Василий Холмский тобе в помочь.

Поглядев на князя Патрикеева, государь добавил:

— А ты, Иване, днесь через воевод оповести все московские полки о злодействе и о казни злодеев.

— Слушаю, государь…

Тысяча четыреста девяносто восьмого года, января пятого, после завтрака к государю Ивану Васильевичу явился боярин Товарков.

Перекрестясь истово на образа, он низко поклонился:

— Будь здрав, государь. По зову твоему.

Иван Васильевич был хмур и чем-то сильно расстроен. Суровое лицо его казалось окаменевшим, но боярин знал хорошо это лицо и, наблюдая за ним исподтишка, заметил, словно иногда легкой зыбью еле-еле проходили мелкие тонкие паутинки возле уголков глаз и губ, а в глазах чуть вспыхивали и гасли едва заметные отсветы, и от всего этого мерещилась на лице неясно скользящая ласка.