Валерий Язвицкий - Иван III — государь всея Руси (Книги четвертая, пятая)

— А как быть, государь, с Тревизаном?

— Пусть пока у боярина Никиты Беклемишева остается, токмо не под стражей, а в почете. Оковы сыми с него немедля, корм положи добрый, как послу, и посольских приставов ему дай. Вборзе, скажи, повелю ему на очи свои прийти. Когда же придет случай в Орду кому ехать, отошлем и его туда с нашим послом.

— О сем, государь, мыслю и яз так же, — согласился дьяк Курицын, — токмо надобно спешно и дуку Троно известить, что все по его мольбе изделано…

Великий князь улыбнулся и весело молвил:

— Добре. Толбузин с Фрязиным к концу апреля, Бог даст, воротятся. Люблю яз, когда круг меня дело кипит! А содеять-то много еще надобно, токмо бы живота хватило. Что же не доделаем, дети да внуки докончат.

— Истинно так, государь, — проговорил Курицын, — нам бы токмо Орду сбросить!..

— Но прежде всего, — заволновался великий князь, — Господу новгородскую и удельных, дабы ни Казимиру, ни Ганзе немецкой к Москве рук не дотянуть…

Иван Васильевич с живостью обернулся к дворецкому:

— Ты поди-ка, Данилушка, ко княгине моей и молви ей: государь-де думу будет думать в своей трапезной с дьяками и обедать с ними. Пусть не ждет к обеду-то, буду токмо к ужину.

Когда Данила Константинович уходил, Иван Васильевич крикнул ему вслед:

— Пошли за Бородатым. Скажи, государь, дескать, тя на думу к собе кличет. Пусть не мешкает старик-то. Сам тоже с нами обедай, ежели тобе можно от княгининой трапезы уйти…

— Прости, государь, — нерешительно спросил дьяк Курицын, когда дворецкий вышел, — который раз примечаю, неохотно ты со княгиней своей бываешь…

Великий князь нахмурил брови, но сказал с усмешкой:

— Сам бы мог о сем сметить. Как и о чем нам беседу вести? Говорим оба, как бы дети малые. Как она по-русски, а яз так же по-фряжски.

После небольшого молчания Федор Васильевич опять спросил великого князя:

— Разреши, государь, спросить тя. Ежели ты думу хочешь думать о Пскове, как смекаю, то яз доведу тобе: немцы ныне теснят их на рубежах. У псковичей всего одна помочь токмо от тобя, государь, ибо с Новымгородом у них неполадки…

Вошел дворецкий с дьяком Бородатым. Дьяк помолился на иконы и, отдав глубокий поклон великому князю, молвил:

— Будь здрав, государь. Рад яз, что в старости своей еще тобе надобен.

— Будь здрав и ты, — сказал Иван Васильевич, — будешь ты мне надобен, покуда Господь живота тобе дает.

Государь обернулся к дворецкому и спросил:

— Как, Данила Костянтиныч, с обедом?

— Готово все, государь, — ответил дворецкий, — в твоей трапезной к обеду все собрано.

За трапезой была беседа долгая. После подробных докладов о Пскове и Новгороде обоих дьяков слово себе испросил у великого князя Курицын.

— Государь, — начал он, — из всего, что мне было ведомо, а боле из того, что Степан Тимофеич нам сказывал, вот какое дело выходит. Твои слова возьму, государь: «Перво-наперво у ворогов трещину сыскать». Во Пскове-то меж бояр, черных людей и смердов, как и в Новомгороде у бояр с черными людьми, тоже есть трещина. Бояре псковские совсем хотят смердов к земле прикрепить смердьими грамотами, да и черных людей крепче за горло взять. Токмо ныне черные люди на вечах сами жмут псковскую Господу, а новгородские черные люди — свою. Силу берут ныне черные люди на обоих вечах-то. Посему смерды и черные люди на Москву глядят… Бояре же оплечье собе найти хотят у Казимира, ибо все богатство свое от Ганзы немецкой добывают.

— Верно сие, — подтвердил дьяк Бородатый. — Господе новгородской дела нет до Руси, ей бы токмо барыши были. Они приказчики немецкие. И живут немецким обычаем, кафтаны носят немецкие и власы по-немецки стригут.

— Истинно так, — продолжал Курицын. — Господа новгородская токмо торгом живет и немцам даже земли свои уступает, лишь бы прибыли не терять. Готовы они и всю Русь ограбить, как ушкуйники их все свои пятины грабят и добычу как товар продают Ганзе. Да и дань-то со всего Обонежья и Заволочья через Ганзу идет. Все у них немецкое: не токмо кораблей, а и лодок даже своих у них нет — у немцев внаем берут под свои товары…

— Они для-ради корысти, — снова вставил слово свое Бородатый, — и веру латыньскую возьмут, и Русь продадут немцам-то…

Великий князь молчал и внимательно слушал, только глаза его вспыхивали время от времени — ясней и ясней становилось ему положение Руси и внутри и среди чужих земель.

Когда речи дьяков закончились, он некоторое время, нахмурившись, сидел молча. Потом, допив чарку меда, заговорил деловито, как писал обычно в наказах послам или сказывал воеводам: четко, скупо, без лишних слов.

— Наизлые вороги наши, — начал он, — Ахмат, Казимир и немцы. Пособники же сих ворогов — Господа новгородская и совет старейшин во Пскове. Да и удельные наши то ж. Тверь еще и та поперек пути нам. Наиглавное же Новгород. Осиное гнездо, как его еще покойный мой родитель звал. Посему ты, Степан Тимофеич, ищи и корми доброхотов наших и во Пскове и в Новомгороде. Гляди на черных людей и смердов, дабы чуяли помочь от руки Москвы. Вовремя все мне доводи, дабы одним помочь, других придавить…

— Разумею, государь, — встав и поклонившись, сказал дьяк Бородатый, — ныне же думу соберу с подьячими своими, дабы немедля все нарядить по приказу твоему.

Государь одобрительно кивнул головой.

— Садись пока, Степан Тимофеич, — молвил он и, обратясь к дьяку Курицыну, продолжал: — А ты, Федор Василич, на татар гляди да на Казимира, да опричь того Венецию не упущай и о Рыме помни: там нам тоже паутину плетут. Оба же помните, что на сей день друзья наши — турский султан и подручный его — хан крымский Менглы-Гирей, да вы, да воеводы наши с полками, да дети боярские, сиречь дворяне, и черные люди…

В дверь постучал и вошел начальник княжой стражи вместе с вестником татарским, который, войдя в трапезную, пал ниц перед великим князем, упершись в пол подбородком.

— От царевича Даниара, — доложил начальник государевой стражи, — вестник разумеет по-русски.

— Встань, — молвил великий князь, — сказывай.

— Живи сто лет, государь! — воскликнул, подымаясь, татарин и продолжал: — Царевич Даниар, да хранит его Аллах, повестует: «Многие лета живи, государь. Шлю тобе весть, что из Орды идет посольство, а с ним и наш посол Микифор Басенков. Во многой чести Микифор-то у царя Ахмата, как доброхоты наши татарские из Орды доводят. К весне Ахмат снаряжает великое посольство к тобе. Послом же будет Кара-Кучум, а с ним поедут многие сотни купцов с товарами и множество косяков коней на торг приведут. Токмо снег сойдет, посольство сие со стражей многой на Москву пойдет через Дикое Поле. Ведай о сем, государь, упреждаю тя, слуга твой верный, и впредь о сем вести отсылать буду. Прими поклон мой».