Джоан Швейгарт - Королева мести

— Сестра! — прикрикнул он. — Не удерживай Сигурда. Его путешествие принесет удачу всем нам.

Мать, молчавшая все это время, вскочила со скамьи.

— Погодите! — крикнула она. — Если Сигурд и Гудрун поженятся, то сейчас самое время провести ритуал обручения. Это не займет много времени. Дайте нам сделать хотя бы это.

Мы все в изумлении повернулись к ней.

— В этом сейчас нет никакой необходимости, женщина! — сказал Гуннар.

— А я говорю, есть.

Мать и Гуннар неотрывно смотрели друг на друга. Гуннар сжал губы и отрывисто дышал. Его глаза сузились, а лицо покраснело от гнева. Лицо матери стало жестким.

— Ладно, — наконец произнес Гуннар. — Ритуал так ритуал. Только все надо сделать быстро. Все мелочи оставим на другое время, а сейчас — только необходимое. У нас есть более важные дела…

— Мало найдется дел, более важных, чем произнесение клятвы своему спутнику жизни, — прервала его мать, но Гуннар уже отвернулся и, громко топая, пошел на свое место. Буквально упав на сиденье, он надулся и подпер кулаком широкий подбородок, стараясь на нас не смотреть.

Ритуал обручения требует, чтобы женщина оплакала семью, которую покидает, готовясь начать новую жизнь со своим супругом. Но чаще всего обручение — радостное событие, и слезы приходится выжимать из себя силой. Мне же не пришлось этого делать. Да что там, мне надо было следить за собой, чтобы не пролить слишком много слез. Я встала и медленно расплела свои волосы. Потом расстегнула одну из брошей, державших платье, и сняла с цепочки ключ, ножницы и расческу. Придерживая платье одной рукой, я закрепила цепочку на место. Затем повесила ключ на пояс, где он и будет оставаться до конца моих или Сигурда дней. С помощью расчески я зачесала волосы через плечо, чтобы они покрывали грудь, и ножницами отстригла одну длинную прядь. После этого вернула ножницы и расческу обратно. Единственными звуками, доносившимися до меня сквозь барабанную дробь дождя, были нетерпеливые вздохи Гуннара. Сигурд встал на колено и ждал, пока я передам ему прядь своих волос. Впервые за все время с тех пор, как он вошел в наш дом, я посмотрела ему в глаза и, кажется, заметила в них тень нетерпения. Но он нежно поцеловал мою руку, принимая прядь. Гуннар, решив, что церемония закончена, вскочил на ноги.

— Подожди, — тихо сказала мать. — Ее волосы нужно связать. А Сигурд должен трижды пройти перед ней с обнаженным мечом.

— Волосы, меч… Время уходит, женщина! — крикнул Гуннар. Потом вздохнул и снова сел на место.

Мать вышла вперед, чтобы собрать мне волосы, но на этот раз не в узел, из которого они свисали свободным конским хвостом, как раньше, а тугим кольцом на затылке, открывая шею.

Когда она закончила, Сигурд встал и низко поклонился мне. Потом вынул свой меч и трижды прошел передо мной.

— Как она прелестна, — прошептала мать.

С другого конца зала я услышала одобрительный возглас Хёгни, но смотреть на Гуннара мне не хотелось.

— Я скоро вернусь к тебе, — шепнул мне Сигурд. — И мы займемся нашей свадьбой.

— Ну что, теперь-то закончили? — недовольно пробурчал Гуннар.

Мать кивнула, а я низко опустила голову и стала слушать торопливо удаляющиеся шаги. Когда все трое ушли, мать встала передо мной и взяла меня за плечи.

— У меня есть план, — прошептала она. — Я знаю, что нужно сделать, чтобы сохранить любовь Сигурда.

Я с ужасом посмотрела на нее. Мысль о том, что любовь Сигурда надо защищать, показалась мне странной. Я не помнила времени, когда я не любила Сигурда, а Сигурд не любил меня. Мы вместе росли и играли, мы дружили, делились секретами и хранили их, потом полюбили друг друга. И хотя я сама задумалась о силе любви Сигурда с тех пор, как он впервые упомянул о валькирии, мне не понравилось, что кто-то еще озвучил мои страхи.

— Какой план? — вяло спросила я.

— Ха! — воскликнула мать. — Валькирии — не единственные женщины, владеющие волшебством! Я знаю одно зелье, которое мы можем легко сварить. Тебе останется лишь напоить им Сигурда, когда он вернется, и ты навсегда останешься в его мыслях. У тебя хватит сил сходить со мной и набрать кореньев в лесу?

Сил у меня как раз не было. Глаза мои горели, голова пылала и болела. Я долго сидела у огня, но все равно не могла совладать с дрожью. Стоило мне подумать о том, чтобы выйти, как дождь пошел еще сильнее. Перед моими глазами стоял образ Сигурда, торопливо уезжающего в сторону гор, чтобы привезти сюда валькирию. Локон моих волос, скорее всего, лежал в кожаном кошеле вместе с гниющим сердцем дракона, рядом с Сигурдом, но далеко от его мыслей. Я пошла в свою комнату, чтобы взять плащ.

Гуннар, пожалуй, никогда еще не бывал так возбужден. Он сам занялся приготовлением к пиру. Если бы мог, он пригласил бы всех наших вольных работников, но половина из них, отдав своих слуг в римскую армию, была слишком занята собственным хозяйством. Шло время сбора урожая. Гуннар не желал обидеть тех, кто не в силах бросить свои дела, поэтому решил позвать лишь человек десять, тех, кто так или иначе связан с нами или Гундахаром. Другими словами, знать. К представителям знати он отправился лично и попросил каждого принести с собой небольшой дар Сигурду, чтобы тот не сомневался, что мы принимаем его как родного. Хёгни по приказу Гуннара охотился на самого большого зверя в округе, а мать со слугами пекла хлеб и пироги и собирала ягоды под непрерывным дождем.

Я не принимала участия в этих приготовлениях, потому что лежала без сил из-за лихорадки. Из своей комнаты я не выходила, поэтому о суматохе, которая царила в доме и вокруг него, судила лишь по рассказам. На второй день был устроен пир, если его можно так назвать, но в нем я тоже не участвовала. Из своей комнаты я слышала, как братья весело и звонко приветствуют знать, но их голоса вскоре помрачнели. Я ждала, что Гуннар споет о Фафнере и золоте, чтобы развлечь гостей, пока они ожидают Сигурда и валькирию, но брат молчал. Кода же день закончился, а найди почетные гости так и не появились, Гуннар произнес:

— Начнем без них. Я не знаю ни одного бога или человека, который бы позволил пропасть такому количеству доброй еды.

А потом до меня доносился лишь стук ложек о тарелки. Затем гости пробормотали слова благодарности и ушли.

Я была даже рада своему недомоганию, потому что полубезумные лихорадочные мысли уносили мою душу далеко от того места, где находилось измученное тело. Я чувствовала себя настолько близкой к смерти, что задержка Сигурда казалась событием уже прошедшей жизни. Я так часто впадала в забытье, что вскоре перестала ориентироваться во времени суток. Потом услышала, как мать говорит: «Я кое-что понимаю в рунах, Гудрун — тоже. Этого мало?» На что Гуннар ей ответил: