Джоан Швейгарт - Королева мести

Только когда она уселась к нам спиной, Сигурд наконец посмотрел на меня.

— Любовь моя, — прошептал он.

Но валькирия, похоже, услышала его, потому что тут же обернулась и стала блуждать по комнате своими голубыми глазами, разыскивая нас. Я не могла отвести взгляд от Брунгильды, даже когда она села ко мне спиной. Потом я попыталась обратиться к Сигурду с приветствием, но обнаружила, что его уже нет рядом.

Многие мужчины поднимали рога для питья в нашем доме, но мало кто делал это с такой частотой и удовольствием, как валькирия в тот вечер. Еще более удивительным оказался ее аппетит. Она съела все, что было на столе перед ней, и стала искать чего-нибудь еще. И все это время она смеялась, находя самые простые слова смешными. Вскоре мои братья принялись соревноваться друг с другом в том, кто знает больше смешных историй. Гуннар поведал, как обвел вокруг пальца римских сборщиков податей, укрыв от них целую бочку вина. Тогда Хёгни сказал, что это он надоумил Гуннара сделать вид, что бочка пуста, чтобы сохранить вино для себя. Потом Гуннар заявил, что перелил вино из бочки в другой сосуд еще до того, как до него добрался Хёгни. Сигурд тоже не остался в стороне. По его версии римляне привезли две бочки вина, но бургундам предложили лишь одну. Вторую же, припрятанную римлянами для себя, Сигурд выкрал и спрятал, в то время как ее хозяева в нашем доме распивали содержимое первой бочки. Как же они смеялись над глупостью, которую несли!

— Из какого ты племени? — спросила мать, и ее голос, внезапно прервавший смех, прозвучал как-то даже угрожающе.

Брунгильда глянула на Сигурда, и он ей ободряюще улыбнулся.

— Ни из какого, — весело ответила она. — Меня разлучили с родителями, когда я была совсем маленькой.

— Но где ты выросла? — не унималась мать.

— Везде понемножку, — отмахнулась Брунгильда и снова громко рассмеялась. И будто бы это «везде понемножку» было самым остроумным высказыванием, которое братья когда-либо слышали, они стали хохотать вместе с ней. Сигурду шутка тоже пришлась по вкусу.

— Где же тогда ты училась рунам? — потребовала ответа мать.

Глаза Брунгильды распахнулись еще шире.

— Училась? Я родилась с этим знанием.

Мать, готовая задать следующий вопрос, терпеливо дождалась, пока стихнет очередной взрыв смеха, а потом горделиво сказала:

— Гудрун тоже известны кое-какие руны. Она узнала их от сестры моего отца, когда была еще девочкой. Благодаря Гудрун в этот дом ни разу не попадала молния. И именно благодаря ей тот огонь, который ты видишь, никогда не покидал пределов очага.

Брунгильда, подносившая к губам рог, пока мать говорила, внезапно расхохоталась, обрызгав стол медом. Она прикрыла рот, затем взмахнула рукой.

— Простите, — сказала валькирия, когда немного отдышалась. — Я не хотела… — но новый приступ хохота помешал ей закончить свое извинение.

Мать холодно на нее смотрела, ожидая объяснений. И Гуннар, отсмеявшись, сделал это за валькирию.

— Женщина, — крикнул он, — разве ты не знаешь? Брунгильда может творить огонь, а не только управлять им!

Мать задумалась, и тут — невероятно! — ее губы стали растягиваться в улыбке. Я почувствовала, как меня бросило в жар. Мне очень хотелось сказать что-либо в свою защиту, но я не нашла слов. Да меня никто бы и не услышал из-за всеобщего хохота. Впрочем, мне тоже стало смешно, потому что сравнение меня с Брунгильдой и вправду выглядело комичным. К тому же я знала, что Сигурду будет приятно видеть меня веселой. Но я не могла ни говорить, ни потешаться. Тогда я внезапно вспомнила о Кламаре, который не умел ни шутить, ни беседовать. Теперь я знала его секрет: у него тоже было черное сердце, и, что бы ни стало тому причиной, мрачность Кламара являлась лишь отражением затаенной злобы.

— Сегодня полная луна, — сказал Гуннар Брунгильде, когда девушка, наконец, наелась. — Я был бы рад показать тебе могилу нашего отца и рассказать кое-что о его смерти.

— Не возражаю, — ответила Брунгильда и быстро встала из-за стола.

Теперь она успокоилась, и я почувствовала, что ей не хотелось покидать большую компанию восхищенных ею мужчин ради одного из них. Я смотрела, как Сигурд провожает ее глазами. Дойдя до дверей, Брунгильда резко обернулась, и их взгляды встретились. Гуннар толсе это заметил.

Когда они ушли, в зале стало так тихо, что, казалось, мы в любой момент могли услышать отраженное от стен эхо хохота валькирии. Хёгни попытался заговорить с Сигурдом о его путешествии, но тот отвечал уклончиво, сказав лишь, что на пути они не встретились ни с каким опасностями. Мы сидели в неловком молчании, пока мать не принялась собирать со стола. Все с радостью бросились ей помогать, и в мгновение рога и миски были убраны. Тогда я подошла к Сигурду и сказала, что тоже хочу прогуляться под луной. Сигурд кивнул и двинулся к двери. Мать, увидев, что Гуторм собирается пойти за нами, мудро подхватила и прижала его изгибающееся тело к груди.

— Я вижу, что ты не рада, — сказал Сигурд, как только за нами закрылась дверь.

— Нет, напротив, — солгала я.

— Тебе она не поправилась, да? — настаивал он.

Я остановилась, чтобы посмотреть на Сигурда, и, понимая, что нельзя отвечать на его вопрос честно, не смогла себя сдержать.

— Нет, не понравилась. Она глупа, — решительно заявила я.

Губы Сигурда продолжали улыбаться, но его глаза стали холодными. Я видела, что он рассердился.

— Ты ревнуешь. Как ты могла такое сказать?

Слезы тут же брызнули из моих глаз.

— Ты ее любишь? — воскликнула я.

Я вглядывалась в его глаза в поисках ответа, но еще до того, как успела его рассмотреть, Сигурд схватил меня и притянул к себе.

— Неужели ты действительно считаешь, что я способен разлюбить тебя всего за несколько дней и заменить незнакомкой?

Тогда я подумала, что в последние несколько дней Сигурд провел наедине с валькирией больше времени, чем мы за все эти годы. Мне так хотелось броситься на него, потребовать ответа, что могло задержать его наедине с ней. Но это было бы очень неучтиво, а я и так уже позволила себе слишком много бестактных слов.

— Гуннар уже любит ее, а видел ее всего лишь один вечер, — заметила я.

— Глупая Гудрун, — прошептал Сигурд. Он взял меня за руку, и мы пошли к лесу, на севере от нашего дома. — Гуннар любит не ее саму, а ее лицо и смех. И почему бы ему это не любить? Ее лицо безупречно, а смех — музыка более приятная, чем та, что он умеет извлекать из своей арфы. Но женщина — это не только лицо и смех, и никому не удастся постичь всю ее глубину за такое короткое время. Мы же с тобой давно знаем друг друга. Когда я говорю, что люблю тебя, то речь идет не только о твоем лице и смехе. — Он неожиданно остановился и взял меня за плечи. — Я не хочу больше об этом слышать, Гудрун, потому что ты выказываешь мне неуважение, считая таким глупцом. — С этими словами Сигурд пошел дальше.